Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)
Шрифт:
Инженер Гримм наконец добился, чтобы резьба наносилась внутри отверстия. Это весьма затрудняло проверку резьбы, особенно при спешной сборке. Впрочем, была учтена и опасность лабораторной проверки. Для этого от Баранникова в цех сборки в течение дня поступали две-три детали с образцово выполненной резьбой. На таких деталях была поставлена условная метка, и обычно одну из этих деталей наблюдавший за сборкой Гримм отправлял в лабораторию на тщательную проверку. Он делал это почти ежедневно и о результатах проверки педантично докладывал Гроссу, каждый раз подчеркивая, что бригада токарей русского инженера работает отлично.
Резьба на испорченцых деталях
— Могу.
— Будьте осторожны.
— Еще бы! — улыбнулся Магурский.—Кончать самоубийством я не собираюсь. Да и счет у меня к ним за Польшу не короткий.
Баранников молча пожал ему руку.
Вторая операция касалась механизма включения резервуаров со сжатым воздухом. Три его детали изготовлялись под наблюдением Гаекау а собирали механизм в цехе, где работал Шарль Борсак. Здесь суть диверсии заключалась в том, чтобы в снаряде уже во время его полета не срабатывал механизм переключения подачи сжатого воздуха из первого, уже использованного резервуара во второй. Подача воздуха прекращалась, и снаряд примерно на середине своей трехсоткилометровой дистанции падал и взрывался где попало.
Третья операция выводила из строя магнитный компас снаряда. Деталь, находившаяся в механизме соединения компаса с навигационным устройством, должна была выйти из строя только в момент запуска снаряда, при первом толчке. В результате снаряд должен был сойти с заданного ему направления. Эту операцию целиком осуществлял Шарль Борсак.
Не одну ночь просидели инженеры в своем домике, погасив свет и разговаривая шепотом, прежде чем были разработаны эти три операции. И, хотя окончательные последствия диверсии выявлялись за пределами наблюдения гитлеровцев, инженеры прекрасно понимали, что каждый день они могут ждать той роковой случайности, когда их действия могут быть обнаружены.
Однажды вечером, когда все технические вопросы были наконец решены, об этом первым заговорил Баранников.
— Если нашу «работу» раскроют, пощады нам, конечно, ждать нельзя,— сказал он спокойно.— Тогда останется одна надежда, что хоть один из нас уцелеет и сможет продолжать действовать. Об этом следует подумать уже сейчас. На людях — ни лишней улыбки, ни слова. На работу и с работы надо ходить молча. Мои токари никого, кроме меня, знать не должны, как и те люди, которые работают с вами. Здесь, дома, встречаемся только при погашенном свете и ни слова, произнесенного громко. С Гриммом держу связь один я. В случае чего связь переходит к Шарлю Борсаку, затем к Гаеку, затем к Магурскому. Согласны?
Инженеры долго молчали, потом Борсак задумчиво сказал:
— Обидно будет погибать, когда победа так близка.
— Кто-то и из солдат погибнет в последнюю минуту войны,— сказал Баранников и повторил свой вопрос: — Согласны?
— Конечно, согласны,— ответил Гаек.
— Все правильно,— вздохнул Магурский.
— А ты? — обратился Баранников к еле видимому в темноте Шарлю Борсаку.
— Согласен. На войне как на войне.
Они долго молчали, слыша только свое
— Удивительно устроена жизнь!— сказал Шарль Борсак.— Как-то в юности прилипло ко мне одно стихотворение о любви. Было в нем такое утверждение: «Если вы очень нужны друг другу, вы встретитесь обязательно». Почти до тридцати лет я был холостяком, и знаете, как встретился со своей женой? Ехал на велосипеде по пригороду, около Парижа, зазевался на какую-то рекламу и сбил девушку. Она упала, ободрала колени, я повел ее к врачу. И вскоре она стала моей женой. Но самого удивительного вы еще не знаете. Оказалось, что она работала на том же заводе, где работал и я…— Борсак помолчал.— А разве не удивительно встретились мы? Жили в разных точках Европы, а встретились здесь, в «нуле». Видно, в борьбе, как и в любви, тот же закон: если люди нужны друг другу, они встретятся наверняка.
Баранников сказал то, о чем думал однажды бессонной ночью:
— Физика утверждает, что взаимно притягиваются частицы с разным зарядом. В отношении коммунистов это недействительно, поскольку заряд у нас одинаковый.
— Я вовсе и не коммунист,— прогудел в темноте Магурский.
Они тихо посмеялись.
— Дело тут не в названии,— серьезно сказал Гаек.— Важно, каков у человека заряд. Я вот коммунистом стал, только когда Гитлер сожрал мою Чехословакию. Я стал бы им все равно, может, только чуть позже. Потому что заряд во мне был тот самый. Когда в Праге гестапо разгромило наше подполье, попал я в тюрьму. Запрятали меня для начала в камеру, где было еще четырнадцать человек. Пригляделся я к ним, послушал, что говорят, и страшно удивился — все сплошь явные коммунисты. У нас в подполье каждый человек был на счету, а тут полная камера коммунистов. Когда я с ними уже перезнакомился как следует, выяснилось, что коммунистов в камере всего один — это я. А у остальных только заряд пока был. Тогда я еще раз подумал, что партия наша правильная.
— Капитулирую,— хрипло рассмеялся Магурский.— Записывайте меня в вашу партию. Раз она против бандита Гитлера, я — ваш.
— Давайте-ка закрывать наше партсобрание, надо спать,— сказал Баранников.
Они пожали друг другу руки и разошлись по комнатам.
Удивительно выразительная походка была у Рудольфа Гримма! Баранников вскоре научился по походке угадывать его настроение. Гримм был одним из контрольных инженеров дирекции, подчиненных непосредственно главному инженеру Гроссу. Постоянным местом его деятельности был сборочный цех, но он мог бывать и в других цехах, и это очень облегчало ему связь с подпольщиками. Было ему лет сорок пять, может быть немного больше. И, хотя eгo густые каштановые волосы от седины приобрели серый оттенок, он сохранил стройную юношескую стать и летучую легкость походки. Его худощавое лицо с прямым красивым носом, с пристальными серыми глазами и энергичным ртом могло бы принадлежать актеру, исполняющему роли волевых и сильных мужчин.
В 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, Рудольф Гримм был уже инженером, но работал механиком по ремонту кранов в Гамбургском порту. Тогда в Германии инженеру нелегко было найти работу по вкусу. В порту действовала сильная организация коммунистов. Однажды Гримм попал на их собрание. Его поразила логическая ясность в речах коммунистов. Он стал читать их газету «Роте фане». Довелось ему однажды услышать выступление Тельмана. Этот бритоголовый богатырь с добрым лицом ребенка поразил его своей спокойной уверенностью и покоряющей убедительностью.