Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)
Шрифт:
Мне показалось, что он готов был заплакать…
Итак, мне уже 15 лет. Был ли я тогда верующим? Да, был. Даже теперь, оглядываясь на этот осенний день, я должен сказать: да, я тогда в бога верил. Правда, вера моя была несколько своеобразной, если можно так сказать, личной, мной придуманной, и она была далека от внешних атрибутов церковного порядка. Я избегал произносить про себя само это слово «бог». И, наконец, я не испытывал никакого трепета перед священнослужителями, видел в них обычных людей, в том числе и очень плохих. Чего стоил один отец Санарио!.. Но я верил в высшего
В конце аллеи показалась машина. Нет, это не за мной, это приехал директор, господин Лаше. Он поставил машину под навес и, видимо вспомнив, кто я, вернулся.
— Ты сегодня от нас уезжаешь?
— Да, господин директор. Я жду машину.
— Ну что ж, смотри не подведи там своего наставника отца Кристиана.
— Постараюсь, господин директор.
Господин Лаше неожиданно рассмеялся:
— Постараешься подвести? Видишь, как надо следить за точностью речи.
— Я постараюсь не подвести отца Кристиана, — послушно уточнил я.
Господин Лаше с любопытством взглянул на меня:
— Ну что ж, ну что ж, и среди русских встречаются способные люди. Может, ты такой и есть. Старайся. — Он сделал пухлой ручкой неопределенный жест и исчез в подъезде.
Наконец приехала «моя» машина. Это был новенький фордовский «пикап». За рулем сидел парень в красивой кожаной куртке на «молнии» и в берете, сдвинутом на ухо. В зубах у него торчала сигарета. Лихо развернувшись возле самого крыльца, он остановил машину и обратился ко мне:
— Эй, белая головка, не знаешь, кто тут едет в нашу богадельню? — Он щелчком зашвырнул сигарету на крышу крыльца.
— Если речь идет о коллеже при монастыре, то ехать должен я, — сказал я с достоинством.
— Тогда чего сидишь? Тащи свои чемоданы! — крикнул парень.
Я показал ему на лежавший рядом со мной маленький узелок.
— Я вижу, ты здесь не разбогател, — громко засмеялся парень.
Машина пронеслась по приютскому парку и вылетела на шоссе.
— Как тебя зовут? — спросил шофер.
— Юрий.
Он удивленно повернулся:
— Юрий? Что это такое?
— Русское имя.
— Ты русский? — Парень резко сбавил скорость.
— Да, русский.
— И будешь учиться в нашей монастырской богадельне?
— Да.
— Зачем это тебе? — Он еще раз удивленно посмотрел на меня. — Русский в монастыре! Сенсация! Убей меня молния — сенсация! — Он прихлопнул ладонью по рулю. — Значит, Юри?
— Да.
— А меня зовут Пауль. Но зови меня, как все в богадельне, — Пепе!
— Хорошо, Пепе.
— А как же ты — русский — попал сюда?
— Длинная история. Я с мамой приехал в Германию Когда еще война была.
Пепе прищелкнул языком и произнес слово, которого я тогда не знал. Позже я его узнал — «перемещенные».
— У вас хорошо? — спросил я.
Пепе рассмеялся:
— Мне — хорошо. Я вожу из города продукты
Минут десять мы ехали молча. Потом Пепе спросил:
— И у тебя больше нет никакой родни?
— Никакой.
Пепе посмотрел на меня сочувственно:
— Тогда тебе будет плохо!
— Почему?
— Тебе же некуда удрать из богадельни, когда каникулы. Потом ты, наверное, идешь по благотворительным подачкам?
— Что это такое?
— Очень просто. Почти все воспитанники содержатся у нас за счет своих родителей. И, надо сказать, эти родители имеют немалые деньги. Папы делают аферы, а своих сыновей отправляют в богадельни замаливать их воровские грехи. Неплохо придумано, как откупиться от всевидящего бога! А? — Пепе захохотал, но, увидев, что я не поддерживаю его шутку, продолжал: — А есть еще два-три несчастных, которых учат за деньги, пожертвованные верующими. Могу дать тебе совет: корчи из себя смиренного! К нам то и дело приезжают те самые — с деньгами. Иногда берут в свои семьи воспитанников коллежа. Так они обожают смиренных. Не дальше как весной одного у нас забрали не куда-нибудь — в Париж! Взял его богатый ювелир. Выбрал за смиренный вид. А парень-то на самом деле воришка, каких поискать,— в прошлом году обчистил шкафы у своих товарищей. Все знали— он. А улик никаких. Так что давай посочувствуем ювелиру. Аминь! — снова засмеялся Пепе.
Впереди показалась высунувшаяся из-за леса островерхая башня монастыря.
— Гляди, наша богадельня! — крикнул Пепе.
Мы въехали в редкий лесок, который незаметно перешел во фруктовый сад. Под машиной громыхнул ветхий деревянный мостик, блеснула речушка. Поворот — и Пепе рывком остановил машину перед низким каменным домом, в котором окна были узки, как бойницы.
— Здесь канцелярия, — сказал Пепе. — Иди. И не забудь — корчи смиренного. Аминь! — Он комично сложил ладони, ткнул ими себе в нос и захохотал.
Я перешагнул через каменный порог и очутился в темном и сыром коридоре…
Секретарь канцелярии, костлявый юноша с черными жиденькими волосами, расчесанными на прямой пробор, провел меня в комнату, где со мной разговаривал финансовый инспектор коллежа — подвижной старичок с веселыми глазками. Он докапывался, нет ли у меня все-таки каких-нибудь родственников в Европе. Затем он вписал мою фамилию в толстенную книгу и повел меня к директору. По дороге он сказал, что к директору коллежа следует обращаться «господин доктор», а фамилия его Рамбье…
Доктор Рамбье был мужчина богатырского роста и сложения. На плоском бесцветном его лице выделялись только продолговатые серые глаза — внимательные и злые, как у сторожевой овчарки. На нем был мохнатый пиджак песочного цвета, розовая рубашка в полоску, острокрылая бабочка синего цвета.
— Ю-рий Ко-роб-цов? — раздельно произнося слова, спросил он, не сводя с меня внимательного взгляда.
— Да, господин доктор. Юрий Коробцов.
— Русский?
— Да, господин доктор.