Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)
Шрифт:
— К директору, срочно, — сказал он мне тихо.
Доктор Рамбье усадил меня в кресло и весело спросил:
— Хороший денек сегодня?
— Да, господин доктор.
— А что вы там болтали в аллее, когда ржали на весь сад?
Директор был добрый, веселый, и это придало мне смелости.
— Господин доктор, можно задать вам один вопрос?
— Ну!
— Почему нам не всегда за обедом дают сладкое?
— Что-что? Что это тебе взбрело в голову?
— Мы об этом говорили.
— Кто говорил?
Я молчал.
— Кто говорил? — громче повторил
Я не знал, что сказать, и молчал.
Директор встал, подошел ко мне, взял меня за отвороты куртки и выдернул из кресла. Он приподнял меня одной рукой, и его глаза оказались рядом с моими. Его холодный нос тыкался мне в лицо.
— Говори сейчас же! — зарычал он.
Я молчал. Он швырнул меня в кресло и склонился надо мной всей громадой своего тела.
— Я сам знаю! Это Жюльен! Да? Отвечай!
Я кивнул.
— Он говорил, что я вор?
Я снова кивнул.
Директор вернулся за стол.
— Убирайся, — произнес он, садясь в кресло.
Мне было страшно — я выдал Жюльена. Боже, что теперь будет?…
До темноты я пробыл в саду, а потом, как вор, прошмыгнул в свою комнату. Поль, к счастью, уже спал, наполняя комнату громким храпом. Боже, что будет? Что будет? И я начал про себя сочинять молитву к богу. Я умолял его простить мне мой грех и ссылался на то, что директор сам и без меня знал, кто говорил про сладкое, так что я не был доносчиком. Я клятвенно обещал богу, что больше никогда ничего подобного не сделаю.
Воскресенье выдалось солнечное, веселое. На площадке перед канцелярией коллежа уже стояли автомашины, на которых приехали родственники. Укрывшись за машинами, я высматривал, где Жюльен.
Вдруг, точно вынырнув из-под земли, передо мной появился шофер Пепе.
— А, Юри! Что ты тут высматриваешь? Не хочешь ли угнать этот «шевролет»? Не советую, это коляска папаши Жюльена, а у него вся полиция на привязи.
— А где он сам? — спросил я как только мог небрежно.
— Наверное, пьянствует с директором. Не зря же меня вчера гоняли в город за коньяком.
— Разве они друзья? — спросил я.
— Да ты что? — захохотал Пепе. — При чем тут друзья? Оба они дельцы, и им есть о чем поговорить за рюмочкой. Тем более, я слышал, что наш директор собирается вместе с ним купить фабрику игрушек. Что ты глаза таращишь? Не думаешь ли ты купить эту фабрику сам? — Пепе снова захохотал во все горло, но внезапно умолк и шепнул: — Давай-ка отсюда подальше…
Мы зашли за кусты сирени и сели там на поваленное дерево.
— Видал шествие? — Пепе показал в сторону беседки.
Оттуда шли, поддерживая друг друга, доктор Рамбье, папаша Жюльена и две дамы, которых под руки вел сам Жюльен.
— О, дело мое плохо, — шепнул Пепе. — Нализались и мадам. Кажется, мне придется вести их машину.
Папаша Жюльена и доктор Рамбье, подойдя к машине, стали прощаться. Они были очень пьяны и, обнявшись, замерли, очевидно боясь оторваться друг от друга. Наконец доктор Рамбье освободился от объятий гостя и закричал не своим голосом:
— Пе-пе-е! Пе-пе-е! Где он, черт бы его взял!
—
— Свезешь моих дорогих гостей, — сказал ему доктор Рамбье.
— А как же я вернусь? — спросил Пепе.
Доктор Рамбье погрозил ему пальцем:
— Ладно, ночуй в городе, проклятый развратник. Вернешься с поездом.
После долгого усаживания гости уехали. Жюльен что-то кричал и бежал за машиной. Доктор Рамбье долго смотрел вслед гостям, потом скривил страшную рожу и поплелся в канцелярию.
После вечерней молитвы я один бродил по саду. Я ничего не понимал.
За моей спиной послышался топот, и в одно мгновение я был сбит с ног. Верхом на мне сидели два человека, а Жюльен — я узнал его сразу — начал хлестать меня ремнем.
— Не будешь доносить! Не будешь доносить!— злобно приговаривал он, стараясь ударить меня по лицу.
Сопротивляться было бесполезно. Я обхватил голову руками и прижался лицом к земле. Тогда они задрали мне рубашку и стали бить по голой спине. Я чувствовал себя виноватым и молча переносил наказание…
Наконец они оставили меня в покое и убежали. Я поднялся и поплелся за ними.
В коридоре на втором этаже меня встретила целая ватага во главе с Жюльеном.
— Доносчик! Доносчик! Доносчик! — кричали они, пока я не добрался до своей двери.
— Дурак! — сказал мне Поль, который уже лежал в постели. — Нашел, на кого доносить.
Я молча лег и укрылся с головой. Все тело мое болело. Я плакал.
5
С того дня прошел почти год. Я все чаще спрашивал себя: в чем помогла мне вера, чему научила, в чем сделала лучше? И ответить на эти вопросы не мог. Я видел, что из всех близких церкви людей, которых я знал, разве только отец Кристиан жил по вере, а все остальные, словно нарочно, поступали вопреки святым заповедям. К отступникам от веры я относил равно и доктора Рамбье и самого себя. Я даже придумал молитву, в которой просил бога о спасении души своей, Рамбье, Жюльена и его отца и даже приютского отца Санарио. И я уже не мог обращаться к тому богу, которым был моей совестью. Сейчас я мог уповать только на того всемогущего и таинственного бога, о котором говорилось в святых книгах и которого я видел на иконах. И эта вера казалась мне моим последним спасением от гибели. Мои мучения могут показаться смешными, да и я сам сейчас вспоминаю о них с улыбкой, но станьте на мое место в ту пору — мне было шестнадцать лет и я был один на всем свете…
Мы готовились к исповеди. Большинство ребят относилось к этому без всякого трепета. Жюльен, например, с притворной тревогой советовался со своими друзьями — говорить ему или умолчать о том, что он бил меня. Он спросил об этом и у меня.
— Говори правду, как того хочет бог, — сказал я.
И в ответ услышал короткое, как пощечина:
— Дурак!..
Я никогда не ждал исповеди с таким волнением, как в этот раз. Я внушил себе, что она поможет мне разобраться во всем, что произошло со мной.