Безумство
Шрифт:
— Ты всегда рано приходишь на свидание, чувак? — спрашивает отец Алекса, шлепая парой кожаных перчаток. Он надевает их и хмуро смотрит на меня, как будто не может понять, что со мной делать. — По-моему, это выглядит чересчур заинтересованно. Нужно заставить их немного попотеть, знаешь ли.
Покачиваясь на каблуках, я оглядываю передний двор — маленькую, но хорошо ухоженную лужайку, розы под окном коттеджа, маленькую желтую ветряную мельницу, уютно устроившуюся среди лютиков и прелестных диких ромашек — и провожу языком по зубам.
— Возможно, для тебя это будет шоком, Джакомо... но люди — не игрушки. Не нужно играть
Джакомо пыхтит носом, раздувая ноздри. Похоже, ему не нравится или он не согласен с тем утверждением, которое я только что сделал. Мужчина прищуривается и смотрит направо, где в пятидесяти футах дальше по дороге у обочины припаркован мотоцикл. Его байк, я полагаю.
— Я слышал, что дети благополучно добрались до Нью-Гэмпшира, — сухо говорит он. — Лично я не вижу в этом ничего привлекательного. Привязать себя к такому чопорному заведению на четыре года. Тратить все эти деньги на образование, которое в конечном итоге не принесет им никакой пользы. Надо было ехать путешествовать или что-то в этом роде. Получить кое-какой реальный опыт.
— О, да? Опыт в системе патронатного воспитания? Оказаться подстреленным? Изнасилованным? Арестованным? Чуть не лишиться жизни пару раз? Думаю, что у обоих наших детей уже достаточно жизненного опыта, не так ли? Дартмут — это именно то, что им сейчас нужно. Это пойдет им на пользу. Они оба слишком умны... гениальны, на самом деле... чтобы растрачивать свой интеллект, разъезжая по стране на мотоцикле, ожидая неприятностей, которые выследят их и снова разрушат их жизнь.
Не могу избавиться от этого горько-кислого привкуса во рту. Кажется, что он становится еще хуже, когда говорит Джакомо. Это тот самый человек, который бросил Алекса и Бена, когда они нуждались в нем. Тот самый кусок дерьма, который издевался над матерью Алекса и бросил ее на произвол судьбы в самые темные часы ее жизни. Глядя на него сейчас, я с удивлением понимаю, что не просто хочу ударить этого ублюдка. Я хочу по-настоящему причинить ему боль.
— И вообще, что ты здесь делаешь? — Я поправляю очки на переносице. — Я думал, что ты уже давно уехал. Монти мертв. Дредноуты расформированы. Алекс уехал. Ничто больше не удерживает тебя в Роли.
Джакомо грозит мне пальцем, на его лице появляется фальшивая улыбка.
— Ты... я тебе не очень нравлюсь, да, Кэмерон?
— Я бы солгал, если бы сказал, что нравишься.
— Все так быстро судят, не правда ли? О, Джакомо — плохой парень. Джакомо-кусок дерьма. Джакомо не заслуживает того, чтобы дышать таким же свежим воздухом, как все мы, богатые люди Роли. Я... я официально обижен, Кэм. Мы вот-вот станем семьей и все такое. Значит ли это, что ты не займешь мне место за столом, когда мой сын и твоя драгоценная маленькая негодница приедут домой на Рождество?
Я качаю головой, глядя ему прямо в глаза.
— Нет. Тебе не будут рады.
Джакомо мрачно усмехается.
— Вот так. Ты ведь не шутишь, да? Прямо как отрезал. — Он быстро разворачивается, делая пистолет из пальцев и делая вид, что наводит его на меня, большим пальцем взводит курок и стреляет в меня три раза подряд. — Он слишком стар, чтобы
Господи, ну и ублюдок же он! Он сбежал от Алекса, когда ему было шесть лет, и никогда не оглядывался назад. Почему, черт возьми, он пытается претендовать на него сейчас, когда Алекс не нуждается и не хочет его видеть в своей жизни?
— Ну вот опять, — грустно говорю я. — Я скажу это еще раз. Люди — это не игрушки, Джакомо. Ты не можешь сломать кого-то и отбросить в сторону, а потом закатить истерику, когда кто-то другой проявляет к ним интерес. Алекс теперь мужчина, а ты его даже не знаешь. Боюсь, что это, вероятно, не изменится.
Джакомо Моретти рычит, как дикий пес, которому угрожает опасность.
— Как скажешь, Очкарик. Время покажет. Алекс не создан для колледжа. И уж точно не создан для брака. Держу пари, что твоя драгоценная Сильвер примчится плакать к папе о своем разбитом сердце еще до конца первого семестра. А до тех пор, я уверен, мой мальчик повеселится. Мы, Моретти, всегда так делаем.
Вздохнув, я щиплю себя за переносицу. Он так ошибается, что даже грустно. Правда.
— Кровь в жилах Алекса не имеет никакого отношения к тому, кем он стал. Ты тычешь имя Моретти в лица людей, как будто это что-то, чего следует бояться. По правде говоря, имя Моретти — это то, чего твой сын должен стыдиться. Ты слабак, эгоист, и тебе плевать на всех остальных. Но Алекс совсем не похож на тебя. Он храбрый и очень хороший человек. Он предан, и его способность любить, несмотря на все страдания, просто поразительна. Может быть, ты и запятнал свое фамильное имя, но Алекс заставил его сиять. Он восстановил его до того состояния, которым может гордиться. И я буду чертовски горд, когда Сильвер тоже станет Моретти, потому что для меня это имя олицетворяет силу и мужество. Алекс может и не быть моим сыном по рождению. Возможно, он не мой законный сын, но он — одна из самых ярких частей моей жизни, и я горжусь тем, что он стал частью моей семьи. А теперь, если ты не против, я все еще могу прийти на свидание пораньше.
Я не очень храбрый человек по натуре, и именно поэтому все больше впечатляюсь собой, когда прохожу мимо отца Алекса и поднимаюсь по тропинке к коттеджу, даже не дрогнув. Я понимаю, что он не собирается убивать меня только, когда слышу рычание его мотоцикла, заводящегося на улице.
Как только он уходит, я поднимаю руку, чтобы постучать в дверь коттеджа…
...и Мэйв Роджерс открывает дверь с улыбкой на лице.
Эпилог.
Лига плюща.
Иисус, бл*ть, Христос.
Когда он был еще жив, Гэри Куинси с огромным удовольствием рассказывал мне, какой я никчемный кусок дерьма. Не могу сосчитать, сколько раз он уверял меня, что я никогда ничего не добьюсь, и все это время он изрыгал ненависть и делал все возможное, чтобы уничтожить меня, но это лишь подстегивало меня.
Скажите мне, что я ничего не стою, и я сделаю все возможное, чтобы стоить больше, чем вы.
Скажите мне, что я глупый, и я сломаю себе шею, чтобы убедиться, что я намного умнее вас.