Безутешный счастливчик
Шрифт:
Оказывается (по записной книжке 84 г.), состоялся первый визит с Лёном к Мессер‹еру›. 6 июля 1984 г.
Скоро будет 20 дней самопроизвольного непития (!). А это – средняя продолжительность жизни комнатной мухи.
Боре Сорокину: по телефону:
Бормотуху и портвейнЯ не пью таперича,В этом главная заслугаМихаил Сергеича.25 сентября – День юбилеев и прощаний. В холодильнике 2
И к 25-му числу распустились (все лето неподвижные) белые фиалки.
У Носовой не может быть повода для недовольства: 10 лет тому назад она говорила, что за 2 года она не видела, чтоб я ел хлеб или сидел за письменным столом. Теперь я каждый день ем хлеб и каждый день сижу за письменным столом.
27 сентября – Суббота. Впервые проснувшись, обозреваю все крыши и деревья в снегах. («Что ты рано, осень…» и т. д.) Настоящие снежные бураны до 2-х, а в 2 все моментально стаивает. Обещанной именинницы нет – Балашихи. Потому цежу приготовленные на этот случай 500 г массандровского Кокура. И с раннего утра, под первый снег, кручу Дельвига, Полонского, Стоковского. В гостях Майкова. Приношу извинения за то, что нынче не совсем уравновешен.
8 октября – Весь день в бумагах. Записи 20-летней давности. И 1-я книжка моих Паралипоменон (вторая половина 84 г., исток всего). Две маленькие вылазки на почту за пенсионом: напрасно. Зато 6 пива. Кратковременный визит Эдуарда с отдачей кредита. Все о погоде. И лучшей не сулят. Рано спать.
Вот еще что плохо. С каждым днем все безвдохновенно и неприязненно ко всем, и больше глухоты при слушании музыки – почти силком, – и нет уже той бешеной страсти читать все подряд. Ничего читать не стоит. От этого – «Паралипоменон». Чтоб понять следующий за тем 85-й.
12 октября – Превосходно. Утром еще за русской исторической песней. Потом – визит Балашихи. Наконец выплыл из крымского мрака. В. Лён – зовет на 1-й советский вечер авангардистов-концептуалистов. В 3 часа – еду. В восторге почти от всех чтецов. Финальная шальная демонстрация мод под чудовищное музыкальное сопровождение. Подходят и знакомятся. Подходят и другие и напоминают о знакомстве. Из круга Седак., Фоминой, Дудинского и просто незнакомые. С выражениями благодарности и пр. Возвращение в 9 вечера «веселых и приятных мыслей полон». И рано засыпаю.
12–13 октября. Едва успеваю переводить восхищенные свои взгляды от всех своих (почему-то бурно расцветших) фиалок – на бурно же вздымающуюся и контролируемую брагу. 1-я: 11-го вечером, 2-я: спустя ровно 36 часов, 13-го утром.
Две именинные бражки уже имеют наименования. Первая – Офигенная. Вторая – Заебательская. Надо повесить этикетки. (Утром 15 октября.)
20 октября – Покровское солнце скрылось. Всю землю мглой заволокло. Никуда не выглядываю. 2 бадьи моей браги шуметь перестали, стало быть,
21 октября – Настолько ухожу в брагу, что день у меня выпадает. И я следующий день среду, 22 октября, всерьез считаю 21-м. У меня отнимают мас. банки, и розлив по бутылям прихотливо прячут по всей квартире. Смутно. И на дворе – тоже.
23 октября – ну вот, теперь все ясно: нынче 23-е и день рождения завтра. Смешно исчезновение 21-го. И начинаю прислушиваться к звонкам, и первые гости: Эдик. Сухое вино. Звонок Леонтовича о благополучном исходе операции. Все-таки и немножко бражки. И рано вечером явление младшего Венед. Радостно.
24 октября – Участвуют: Ю. Гудочек, В. Гудочек, А. Леонтович, Б. Ахмадулина, Б. Мессерер, Л. Любчикова, неожиданно Яна, Даша Леонтович, Владис. Лён и его громкие тосты. О. Седак, Валерий Котов, ни с того ни с сего Саня Пирогов с еще худшею брагою, чем у именинника; Майкова, любимица Таня Закк, ненужный Эдуард. Слишком шумно. Слишком все-таки мало говорил с Беллой. Слишком часто сепаратничал с Епиф. и пр. в своей комнате.
26 октября – Почти без движения. И никого в гостях. Страшен снаружи и изнурен изнутри. Единственная пища дня – громадная бутыль смеси малиновой воды с остатками ликера. Возобновляются желудочные боли 19-го, но семикратно. И невозможно понять, что ‹нрзб.› страдает. И сердце, и нехватка воздуха, и, главное, желудок.
30 октября – И наконец день, непохожий на те. Рано встаю, и практически без желудочных болей: очень поздно вечером вчера звонила Белла: к 12-ти надо быть в ВОНЦ на обследовании. Успеваю даже вымыться. Ровно в полдень – мы на 17-м этаже. Страх перед гастроскопией. И конец ее. Тут же – наверх, первая проба у логопеда. Вечером по телефону и в разговорах удовлетворение тем, что язва. И самое употребительное вечером слово: язва. Ольга в гостях. Ольга Седак. звонит и обещает быть. После полуночных чтений только в 3 опрокидываюсь спать.
Согласен на вечера 1 ноября и 3 ноября, а на нынешний вечер Булата и Беллы в ЦДЛ – не выполз.
3 ноября – На вечере в литературном кафе. Опять много незнакомцев, приветствующих меня (может, когда-нибудь пил с ними?). И напротив сидящий с запиской: отравление было случайным или умышленным? (о драме). Пишу в ответ: «Я сам этого не знаю». Пишет: «Очень милая драма. Спасибо». Устно говорит: «Можно сказать, классик». И пр.
11 ноября – Все-таки неможется после вчерашнего пиршества у Якирки. Конец зимы. Утром исчезают последние снега. Непогоды и слякоти. В гостях Балашиха. Тут же – Г. Нос. И хором договариваемся шлепнуть шампанского. Шлепаем. К вечеру мне все хуже с желудком, и я от следующих гостей (Вера, Сорокин) уже отъединяюсь у себя со своей болью. Всеобщее участие. Стало быть, и завтра никуда не сдвигаюсь: ни на чтение Беллы, ни на выставку Сысоева.
Всю осень – все толки о беспощадном наступлении демократии на Россию, возвращение на Родину Андрея Тарковского, витающая в воздухе идея частных издательств, статья о Лихачеве, о Правде, публикации Флоренского, Гумилева, Набокова. И пр. и пр. Литературные новые кафе, Чингизова «Плаха» и С. Аверенцев над нею. И фильм «Покаяние» и пр.
Все сделать как-нибудь через попу. Назначить директором Малого театра Егора Кузьмича Лигачева (лучше Егора Лигача Кузмичева), а перед входом соорудить статую Фридриха II с созвездием Кассиопеи на брюхе.