Безымянка
Шрифт:
— Видимо, запорный механизм срабатывает, только если повернуть оба ключа одновременно, — поделился я догадкой. — Хитро придумано: одному не открыть.
— Да, так и есть, — кивнула Ева. — За воротами должен быть спуск в систему туннелей. Посвети-ка.
Я направил луч на темную щель между отодвинутой левой створкой и застопоренной правой. Ева бочком протиснулась внутрь, жестом попросила свет. Я передал ей фонарь, и на какое-то время мы с Ваксой остались в темноте.
— Цел? — спросил я.
— Ага. Правда, оглох чутка.
— Это пройдет.
Всплеск заставил меня содрогнуться. Разве пацан стоит в этой стороне? Мне казалось, что голос его исходит вовсе не оттуда.
В воде вновь хлюпнуло.
— Егор?
Ответа не последовало. Зато послышалась возня. Я открыл было рот, чтобы еще раз позвать Ваксу, но получил неожиданно сильный толчок в грудь и, потеряв равновесие, полетел назад.
Ева показалась из щели, но я всем весом навалился на нее, вдавливая обратно. Луч фонарика лишь единожды чиркнул по коридору, выхватив из темноты вымазанную в крови рожу Эрипио, ослепительно яркое лезвие ножа и выступившую от напряжения жилку на лбу Ваксы.
Пацан изо всех сил тянул створку на себя, отделяя нас с Евой от взбешенного предводителя, сумевшего выжить при взрыве гранаты.
— Пока, лифчик-счастливчик, — сорвалось с окровавленных губ Ваксы, прежде чем ворота с лязгом закрылись.
Я исступленно шарахнул в гермодверь пистолетом.
Дэннн!
Отбросив бесполезный «Стечкин», я попробовал сунуть пальцы между створками, но тщетно: они вплотную прилегали друг к другу. Ногти, ломаясь, лишь скребанули по гладкому металлу.
Я вырвал у застывшей рядом Евы фонарь и бросился искать задвижки, выключатели, рубильники, рычаги — что угодно, лишь бы открыть проклятые ворота… Вот они: две замочные скважины. Но ключи… они были по ту сторону. Там, за створками.
А здесь застыла пустота. Равнодушная к моим метаниям. Я кромсал тьму лучом фонарика, словно обезумевший хирург, но она тут же вновь срасталась в бесформенный комок — как флуктуация, как чужеродный организм. Даже шрамов не оставалось.
Вокруг серели холодные стены. Тонны бетона, кирпича, земли, щебня, смолы, штукатурки. Не терпящие эмоций, безмолвные, отягощенные грузом времени.
В них можно было долбить бесконечно долго…
Не помню точно, сколько я долбил, но когда Ева сумела, наконец, оттащить мое обессилевшее тело от ворот, костяшки были содраны в кровь.
Прерывисто дыша, я упал на колени, сорвал надоевшую полумаску респиратора и закрыл голову руками. Из глаз потекли стылые, как весь этот проклятый мир, слезы.
А ненавистная сволочь, без спросу поселившаяся в моих потрохах, ликовала. Голод получил очередную жертву. Еще более страшную, чем можно было себе вообразить.
Сволота ты! Солитер души! Тварь ненасытная… Я беззвучно плакал, упершись теменем в сталь. И теперь уже не имело смысла ждать. Ведь запорный механизм ворот сделан хитро — в одиночку его не открыть.
Ни врагу, ни другу.
Глава 12
ВРАГ У ВОРОТ
Я брел за Евой по винтовой лестнице, переставляя ноги подобно роботу и не заботясь о том, что могу споткнуться на крутых ступеньках и сломать шею.
Оболочка двигалась.
А внутри дребезжала пустота. Именно она, ровная, ничего не требующая пустота, а не голодный вакуум, жаждущий вобрать в себя окружающее. Призрачная тварь, поселившаяся под сердцем, насытилась последними словами Ваксы.
«Пока, лифчик-счастливчик», — звучало в голове, прокручиваясь по кругу, как зациклившаяся аудиозапись. Снова и снова. Снова и снова.
Помнится, я все хотел отвесить пацану подзатыльник и запретить так меня называть, но каждый раз, когда он рифмовал, почему-то оказывалось не до того. Вот и теперь — тоже. Не знаю уж, откуда он подцепил эту фразу, — в его словесном арсенале насчитывалось несколько десятков обидных и не очень ярлыков. «Лифчик-счастливчик» был лишь одним из многих, за которые я не успел пожурить Ваксу. Странно, почему именно это сорвалось с его острого языка в последний миг?
Гадай теперь, Орис, всю оставшуюся жизнь — долгой она будет или короткой, — гадай, а все равно не отгадаешь.
Как говорится, поздно мыться дезраствором, если язвы загноились.
Шаг, шаг. И еще один. Ступеньки вывели нас в просторную комнату, сохранившуюся в относительном порядке с тех времен, когда эти катакомбы еще не стали легендами. Стол, дисковый телефон, стул, запертый сейф с поворотной рукоятью, выцветший, но узнаваемый рисунок герба СССР на ковре. Судя по всему, эта часть подземных коммуникаций была наглухо отрезана от остальных подземелий гермодверями — влажность здесь была низкой. Ни плесени, ни грибков.
Воздух сухой и мертвый. В помещении — запах пыли, нафталина и еще чего-то эфемерного, смутно знакомого… Может, так пахнет остановившееся время?
Из комнаты вела единственная дверь. Обыкновенная, без брони. Правда, крепкая и даже на вид тяжелая: раньше делали на совесть, из дубового массива, а не хлипких фанерок и опилок.
— Орис, — обратилась ко мне Ева, прежде чем открыть эту лакированную дверь, — ты хочешь идти дальше?
Несколько секунд я молчал. Потом устало улыбнулся:
— Знаешь, я очень хочу, чтобы нам повезло. В конце концов, я же лифчик-счастливчик.
— Мы выбираем пути, — серьезно сказала Ева. — А пути выбирают нас. Везения нет.
— Этого еще никто точно не доказал, — отрезал я. — Открывай.
Туннель, в который мы попали, сойдя с пандуса, не был похож ни на один, виденный мной раньше: ни на перегон между станциями метро, ни на усиленные хребты военных убежищ, ни на однотипные бетонные кишки гражданских катакомб.
Широкий ход с полукруглым сечением. Стены и свод не просто укреплены стандартными ребристыми тюбингами, а выложены темно-красным отделочным камнем. На кронштейнах подвешены кабели с мощной изоляцией, по полу тянутся рельсы узкоколейки и желобок с канализационными стоками, на вентиляционных решетках — тонкие фильтры незнакомой марки.