Безымянная слава
Шрифт:
Нагрузив Степана пухлыми папками, он занялся посетителем.
Степан не сразу сумел воспользоваться победой над Шмыревым. Он, человек, мечтавший познать жизнь, уткнулся в бумаги. Канцелярские хляби разверзлись. Было слишком много писанины, а у него слишком мало знаний. Что важно? Что менее важно? Что маловажно? Докладная записка финотдела о причинах недобора причального сбора. Цифры, цифры, цифры, в столбцах и россыпью… Решение о прирезке земли опытному хозяйству Сухой Брод. Еще одна бесконечная докладная записка об итогах санитарного обследования в некоторых районах…
Сидя за тонконогим лакированным столиком в уголке приемной, наморщив лоб и покусывая кончик карандаша, Степан добросовестно вникал в бюрократическую словесность. Что за язык! Голова трещала от беззвучного
— Пригодилось? — поинтересовался Шмырев, когда Степан вернул ему папки.
— Да, благодарю… Я наведаюсь в конце рабочего дня, и вы расскажете мне о результатах поездки Прошина в артель «Альбатрос».
— Хорошо… Президиум сегодня в семь… Товарищ Нурин всегда присутствовал.
— Последую его примеру.
Новости, выплывшие из своих тайников на поверхность колодца, не порадовали Степана. Монотонные, бескрасочные, туманные отголоски и отражения жизни, но никак не сама жизнь. Пристроившись за одним из редакционных столов, Степан стал писать. Адов труд! Он барахтался в цифрах, как тонущий, десятки раз начинал одну и ту же заметку, чтобы в конце концов написать ее как придется, наобум, без уверенности, что заметка правильно начата, развита, закончена и что она вообще нужна.
Репортеры, спешившие сдать материал, не обращали на Степана внимания, но ему казалось, что вселенная отсчитывает минуты, затраченные новым работником на оформление материала, и удивляется его медлительности. К тому же Пальмин, посмотрев на стенные часы, спросил: «Ну как, товарищ Киреев?» Все же у Степана хватило выдержки дождаться, пока в комнате остались лишь они с Пальминым.
— Ага, на закуску жареную гуску! — пошутил секретарь редакции, получив от Степана все написанное. Начал читать, поскучнел, процедил сквозь зубы: — Ой, какой шухой шухарь! — и приступил к оценке заметок: — О недоборе причального сбора интересно только бездельникам из финотдела. Не будем их оправдывать с затратой читательского времени… О прибавке земли хозяйству Сухой Брод можно дать. — Он тут же мимоходом вымарал половину и без того тощей заметки. — О трахоме в сельской местности?.. Гм!.. Попробуем как-нибудь обойтись без грустной статистики, а? Когда врачи покончат с этим безобразием, мы шумно поздравим их в пяти строчках, где наше не пропадало… Ого, наконец-то получен мазут для электростанции! Безусловно идет. Ожидаются новые трамвайные вагоны? Абсолютно не идет. — Пальмин швырнул заметку под стол, в корзину. — Нурин писал о вагонах столько раз, что их стоимость можно было бы оплатить его гонораром. Вообще избегайте анонсов, обещаний и посулов. «Ожидается, предполагается, состоится» — это не язык уважающей себя газеты. Читатель хочет знать о том, что уже сбылось, уже состоялось, или, в крайнем случае, о каком-нибудь близком любопытном событии — например, о завтрашнем землетрясении в десять баллов. — Потом Пальмин страдальчески поморщился: — Слушайте, Киреев, что это за фраза: «В деле материального обеспечения инвалидов гражданской войны принимаются меры для дальнейшего увеличения числа промысловых артелей». Определенно вы поддались роковому влиянию Одуванчика. Скажите просто: «Организуются новые промысловые артели инвалидов гражданской войны», и читатель почувствует в вас близкого родственника Флобера.
Степан оставил опротивевшую ему редакцию, будто получил краткосрочное увольнение с каторжных работ. Он стыдился того, что сделал сегодня, с содроганием спрашивал себя, неужели так будет всегда, недоумевая, кому нужно то, что он написал. Нечего сказать, хороший способ познания и изменения жизни этот репортаж, эти пустенькие информашки!
На другой день он сдал четыре считанные заметки, что вовсе не огорчило Пальмина. Хотел поговорить о своих переживаниях с Наумовым и узнал, что редактор выехал в район по поручению окружкома партии. Плохо дело!.. Просматривая центральные газеты, Степан в то же время ревниво наблюдал за другими репортерами.
Сальский строчил, как машина. С его пера срывались заметки в две-три строчки для рубрики «В порту». Сунув все написанное Пальмину, он взглянул на часы, свистнул и исчез, не заботясь о дальнейшей судьбе своих литературных трудов. В последние дни Сальский не обращал внимания на Степана, лишь в двух словах поздравил его с провалом блокады и напомнил о дележке гонорара за «Подводную артель» в первую же выплату.
Медленно и раздумчиво работал Гаркуша, успевая сделать много. Он подкладывал под локоть Пальмина длинные полоски бумаги, исписанные крупным почерком, и, прежде чем приступить к новому рукоделию — по выражению Пальмина, — копался в растрепанном блокноте и разглаживал свои серые обвисшие усы, безразлично улыбаясь людям и предметам.
— Довольно этого профпотопа, пожалей читателей! — сказал Пальмин.
— Значит, о наборе рабочих на виноградники дадим завтра?
— Твои обычные фокусы! — заорал Пальмин как ужаленный. — Сначала ты гонишь дребедень, ждешь, пока отправлю ее в набор, а потом Подсовываешь гвоздь.
— На закуску жареную гуску, — ответил хитрец любимой поговоркой Пальмина, сразу сбил его жар и заставил улыбнуться.
Тем временем Нурин жил напряженной жизнью. Он писал, писал и снова писал, неутомимый человечек с квадратным черепом, на который были как бы наклеены подозрительно черные прядки тщательно причесанных волос. Иногда он откладывал перо, чтобы быстро потереть ладонь о ладонь перед самым носом, звучно высморкаться, перекинуться словечком с Пальминым. Затем его взгляд снова привязывался к блокноту, рука ощупью находила перо, перо вслепую, но безошибочно находило чернильницу, и на бумагу снова ложилась фраза за фразой. Однажды он рассмеялся, наткнувшись на счастливое выражение, и поделился своей удачей с Одуванчиком. Когда случалась заминка, он сдавливал голову ладонями, глядя затуманенными глазами на Одуванчика, спрашивал, как поживает очередная муза слободского Данте, и перо-рондо снова повизгивало.
Заметки короля репортеров Пальмин просматривал бегло, с полным доверием к автору, но, сдав иную информацию, Нурин наваливался грудью на секретарский стол и следил за каждым движением Пальмина, за выражением его лица. Некоторые поправки он принимал не моргнув глазом, но, если он не соглашался и протестовал, Пальмин обычно шел на уступки. Впрочем, спорили они редко, понимая друг друга с полуслова, как хорошо сработавшиеся люди.
— Признайся, шухой шухарь, что это получилось! — обрадовался Нурин, поймав на лету одобрительную усмешку Пальмина; пощелкивая пальцами, он петушком прошелся возле секретарского стола. — Если, читая фельетон, улыбается секретарь редакции, значит, читатель будет хохотать. Вспомни о своей сегодняшней усмешке, когда будешь размечать гонорар!
Осиливая безбожно длинную и водянистую передовицу «Известий», Степан с грустью и беспокойством думал, что, вероятно, он никогда не сможет работать с таким же увлечением.
— В чем дело? — удивился Одуванчик, выслушав сомнения своего друга. — Ты спрашиваешь, почему ты ржавеешь, а Нурин кипит? Потому что он зарабатывает для своей семейки, а в семейке семь ожиревших дармоедов. Зарабатывает он много, но ему все мало, все мало. Вчера он, распустив слюни, доказывал, что в «Вестнике» купца Жевержеева король репортеров зарабатывал втрое больше, чем зарабатывает сейчас. Для него деньги — все. Месяц назад умер корректор Гальперин, с которым Нурин дружил пятнадцать лет. Типография попросила Нурина написать некролог со слезой. Как бы не так! Он притворился, что очень расстроен, соврал, что у него мигрень, и за некролог взялся Гаркуша. А в тот же день Нурин послал московским газетам несколько корреспонденций. Я сам видел, как он сдавал на почте спешные пакеты.
— Ты думаешь, мне не нужны деньги? Я хочу забрать маму с работы. Ей нужно отдохнуть, подлечить сердце. Мне надо приодеться. Хочу составить приличную библиотеку… И все-таки мне противно… понимаешь, противно писать канцелярские заметочки! Почему же это с удовольствием делает Нурин? Из-за денег, только из-за денег? Нет, не только. Ты слышал, как он сегодня сцепился с Пальминым, когда тот хотел зарезать заметку о выработке шезлонгов для пляжей? А когда Пальмин отправил в корзину беседу с очевидцем падения метеорита, Нурин ни одного слова не сказал.