Безымянное семейство (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Тогда пусть после победы общего дела наш дом станет вашим домом! Ну, а пока я понимаю, что вы ищете более надежного убежища, чем вилла «Монкальм». И кстати, вы его найдете, вряд ли отыщется хоть один канадец, двери дома которого не откроются перед изгнанником...
— Такого не найдется, я знаю, — ответил Жан, — как и не найдется низкой души, чтобы предать меня.
— Предать вас! — воскликнула Клара. — Нет! Время предательств прошло. Во всей Канаде больше не найти ни такого, как Блэк, ни такого, как Симон Моргаз.
Это имя, произнесенное с отвращением, вызвало краску на
— Боже мой! Что с вами?
— Ничего... это ничего! — ответил Жан. — Сердцебиение, иногда такое случается... Кажется, сердце готово разорваться. Ничего, уже прошло.
Клара посмотрела на него долгим взглядом, как бы пытаясь прочесть его сокровенные мысли.
Тогда он снова заговорил, желая сменить тему столь мучительного для него разговора:
— Вернее всего для меня будет укрыться в какой-нибудь деревне соседнего графства, откуда я смогу связываться с господином де Водрелем и его друзьями...
— Но не слишком далеко от Монреаля? — заметила Клара.
— Да, — ответил Жан, — весьма вероятно, что восстание вспыхнет в окрестных приходах. Впрочем, не так уж важно, куда я отправлюсь.
— Может, — снова заговорила Клара, — ферма «Шипоган» окажется для вас надежным убежищем?
— Да... возможно.
— Вас было бы трудно обнаружить среди многочисленной семьи нашего фермера...
— Несомненно, но, если это произойдет, Тому Арше не поздоровится. Он ведь не знает, что я — Жан Безымянный, за голову которого назначено вознаграждение...
— Так вы полагаете, — живо откликнулась Клара, — что, если он вдруг об этом узнает, он станет колебаться...
— Нет, конечно! — сказал Жан. — Ведь он и его сыновья — патриоты! Я испытал их в деле... Но мне бы не хотелось, чтобы Том Арше стал жертвой своей привязанности ко мне. Ведь если полиция найдет меня у него в доме, его арестуют!.. Только не это! Лучше уж мне сдаться...
— Вам сдаться! — прошептала Клара так горестно, что голос выдал ее душевные муки.
Жан опустил голову. Он хорошо понимал, какому чувству поддался помимо своей воли, какая нить все крепче соединяла его с Кларой де Водрель. А имел ли он право любить эту девушку? Любовь сына Симона Моргаза!.. Какой позор!.. Позор и предательство, ведь он не сказал ей, из какой он семьи!.. Нет!.. Надо бежать от нее, никогда не видеть ее больше!.. И, взяв себя в руки, он сказал:
— Завтра ночью я покину ферму «Шипоган» и появлюсь снова только тогда, когда пробьет час битвы. Тогда мне не надо будет больше прятаться.
Лицо Жана Безымянного, оживившееся на мгновение, снова стало, как всегда, спокойным.
Клара глядела на него с невыразимой грустью. Ей хотелось бы глубже проникнуть в жизнь этого молодого патриота. Но как расспрашивать его, не ранив каким-нибудь неосторожным вопросом?
Однако, протянув ему руку, которой он едва коснулся, она сказала:
— Жан, простите меня, если моя симпатия к вам заставляет меня забыть о сдержанности!.. Но в вашей жизни есть какая-то
— Много, — ответил Жан.
И, словно желая сгладить это невольное признание, тотчас добавил:
— Да, много страдал... потому что я не смог еще принести моей стране того блага, которого она вправе ожидать от меня.
— Вправе ожидать... — повторила девушка, — вправе ожидать от вас?..
— Да... от меня, — ответил Жан, — как и от всех канадцев, долг которых — пожертвовать собою, чтобы вернуть своей стране независимость.
Девушка отчетливо уловила, сколько тоски скрывалось под этими патриотическими словами. Она хотела бы знать ее причину, чтобы разделить и, быть может, успокоить ее. Но что могла она сделать, если Жан упорно давал лишь уклончивые ответы?
И все же Клара сочла своим долгом добавить:
— Жан, я надеюсь, что дело нации скоро восторжествует. Этой победой оно будет в особенности обязано вашей преданности, вашему мужеству, той страсти, которую вы сумели внушить его приверженцам. И тогда вы будете иметь право на их признательность...
— Их признательность, Клара де Водрель? — повторил Жан, резко отшатнувшись. — Нет!.. Никогда!
— Никогда?.. Если франко-канадцы, которым вы вернете свободу, попросят вас встать во главе их...
— Я откажусь.
— Вы не сможете этого сделать!..
— Откажусь, говорю я вам! — повторил Жан так твердо, что Клара даже опешила. И тут, уже мягче, он добавил:
— Клара де Водрель, мы не можем предвидеть будущего. Я надеюсь, однако, что события обернутся благоприятным для нашего дела образом. Но для меня лучше всего было бы погибнуть, защищая его...
— Погибнуть!.. Вам!.. — воскликнула девушка, и глаза ее наполнились слезами. — Погибнуть, Жан? А как же ваши друзья?
— Друзья!.. Мои!.. Друзья! — пробормотал Жан. При этом вид у него был как у отверженного, позорная жизнь которого исторгла его из общества людей.
— Жан, — снова заговорила барышня де Водрель, — вы когда-то ужасно страдали и страдаете до сих пор. Ваше положение еще более тягостно, оттого что вы не можете... нет! — не хотите довериться кому бы то ни было... даже мне, хотя я с радостью приняла бы участие в ваших бедах. Ну, хорошо... я умею ждать и прошу у вас лишь одного — верить в мою дружбу...
— В вашу дружбу! — прошептал Жан.
И отступил на несколько шагов, словно и дружба с ним могла запятнать эту чистую девушку.
А ведь единственным утешением, которое могло помочь молодому человеку переносить его тягостное существование, была обретенная любовь Клары де Водрель. Все время, проведенное на вилле «Монкальм», он чувствовал, что его сердце до краев преисполнилось той горячей симпатией, которую он внушал ей и которую испытывал сам... Но нет! Это было невозможно!.. Несчастный! Если когда-нибудь Клара узнает, чей он сын, она с презрением оттолкнет его!.. Сын Моргаза!.. Вот почему, как он уже сказал об этом матери, в случае, если Джоан и он останутся живы после этой последней попытки, они исчезнут!.. Да!.. Исполнив свой долг, опозоренное семейство удалится далеко-далеко, так что о нем никогда более не услышат!