Безымянное
Шрифт:
Бекка чувствовала, что папа домой не вернется. Что-то ей подсказывало. Интуиция, рожденная воспоминаниями о том, как он мучился, пристегнутый к больничной кровати, и уверенность, что добровольно он на такое больше не пойдет.
— Ты готова к тому, что он может не вернуться? — спросила она.
— Он должен вернуться, — ответила Джейн. — Какие у него еще варианты?
Она рассказала Бекке про тот случай, когда его пытались изнасиловать на задворках магазина в Ньюарке.
— Болтаться одному невесть где опасно. У него только один дом.
Телефон зазвонил снова. Джейн взяла трубку и кивнула Бекке. Это он.
— Он говорит без остановки, — сообщила Джейн, продолжая
— Скажи, что я здесь. И что я спрашиваю, где он.
— Тим? Тим, у меня тут Бекка. Она спрашивает, где ты.
Приглушенный папин голос из трубки выдавал слово за словом без пауз, и мамино лицо постепенно каменело. Обернувшись, она почти незаметно покачала головой.
— Вот это я и имела в виду, — пояснила она, вручая трубку Бекке.
— Папа?
— …злобный и тупой. Как эти отморозки из старших классов, которые торчат рядом с тобой в кино, и ты ни слова из их разговоров не понимаешь. Поди догадайся, может, они увяжутся за тобой на парковку, набросятся у машины и проломят череп бейсбольной битой. Он не понимает доводов рассудка…
— Пап!
— Что это за жизнь? Его нужно в клинику, но какая клиника его примет? По этому профилю ничего нет, специалистов никаких. Ну да, я в курсе, они все специалисты, у нас тут целая страна специалистов. Но этот-то? Этот просто чокнутый. Вот и обращайтесь с ним как с чокнутым. Я не имею в виду посадить под замок. Усмирите его, лечите электричеством. Бейте самыми сильными разрядами, просто бейте, палками, не кормите, заморите голодом, пусть подыхает. Не нужно перевоспитывать, это бесполезно, обрабатывайте его, как в секте, как при тоталитарном строе, ставьте на колени, отнимите у него все, и он никогда уже никуда не пойдет. Может, мелькнет разок затравленная улыбка, может, на секунду он приоткроет глаза или припомнит обрывок песни — «дикторы в новостях рыдали… как умирала земля… лицо его было мокрым от слез» — пусть, мне не жалко.
На этом связь прервалась.
4
Этому нет конца. Твое зудение на одной ноте действует на нервы. Нытье, стенания, постоянное я, я, я… Ты в курсе, сколько всего ты упускаешь? Птичье оперение всех мыслимых и немыслимых расцветок, живые краски. Лунный диск. А еще, еще… В общем, ты многое упускаешь. Интересные, глубокие люди, у которых открывались глаза на многогранность и красоту этого мира, пускались в кругосветные путешествия или усаживались с мольбертом на горном склоне. А ты все ноешь. Дрожишь от холода и боли. Хнычешь, как тебе плохо и неудобно. Этот бесконечный минор кого угодно доведет до ручки. Любой герой уже давно кинулся бы в омут, достанься им в нагрузку такой нытик.
— Ты пещерный человек, — произнес Тим вслух.
Жрать!
Вдалеке грохотал гром, на опаловом, затянутом тучами небе прочертилась серебряной веной молния.
— Ты откатился назад на три миллиона лет. Ты тупиковая ветвь эволюции.
«Жрать!» — беззвучно откликнулся второй.
— Жрать! — заорал Тим, перекрикивая гром.
Покупатели, складывающие пакеты в багажники и отвозящие на место тележки, обернулись на крик.
«Жрать, жрать, жрать…» — ныл второй.
— ЖРАТЬ! ЖРАТЬ! ЖРАТЬ! — завопил Тим во весь голос.
Не прошло и минуты, как они дошагали через парковку до дверей супермаркета.
Дождавшись в призрачных предрассветных сумерках, когда откроется «Данкин Донатс», он перешел улицу, вернулся с дюжиной пончиков, поставил коробку на землю и съел их под сосной. Второй перестал ныть насчет еды и начал канючить про ногу, но Тим, не обращая на него внимания, поглощал
Приметив на соседнем столе кофейник, он налил себе чашку и уселся, вытянув ноги, на мягкий офисный стул. Блаженство должно было окутать его, словно пледом, однако второй все хныкал: «нога, нога» — и Тиму пришлось закатать штанину и посмотреть, что там такое. На что-то напоролся. Порез, глубокий и ровный, шел от кости до икры. Тим не помнил, когда это могло произойти. Струйка крови на ноге уже засохла. Подошедший банковский служащий посмотрел сверху вниз на клиента в грязной футболке и рваных брюках, отдиравшего от лодыжки пропитавшийся кровью носок. Увидев стоящего над ним сотрудника, Тим хлопнул ладонями по коленям.
— Мне нужно перевести средства и, может быть, открыть фонд.
— По-моему, вам неплохо бы наложить швы, — заметил сотрудник.
— Зайду попозже в аптеку. Куплю какой-нибудь анальгетик.
Отведя клиента в кабинет и изучив его портфель на разных сайтах под разными паролями, сотрудник обнаружил несметные богатства, размещенные в разнообразных инвестиционных структурах. Отвернувшись от экрана, он во все глаза уставился на сидящего рядом бомжеватого мужчину. Тот, забросив ногу на край стола, отковыривал засохшие струпья, собирая их в горсть. Сотрудник выволок из-под стола мусорную корзину.
— Может, лучше сюда?
Тим сунул струпья в карман, словно пригоршню мелочи, и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел сквозь сотрудника. Тот сунул корзину обратно под стол.
— Это ваши дипломы на стене? — поинтересовался Тим.
Сотрудник подтвердил, оглянувшись.
— Когда-нибудь сможете ими подтереться.
Покончив с финансовыми делами, он вышел на холодную застывшую улицу, под плотно затянутое пепельными облаками небо. В носу защипало от холода. Он пошатался по стоянке, потом выбрался вслед за выезжающими машинами на дорогу, по которой вдоль обочины дошел до перекрестка с тремя конкурирующими аптеками. Он решил облагодетельствовать ближайшую. В центре зала обнаружилась стойка с фуфайками, среди которых выделялась оранжевая с термоаппликацией в виде рога изобилия, извергающего урожай фруктов и овощей в осенних тонах. Надпись под рогом гласила: «Счастливого Дня благодарения!» Он купил эту фуфайку. Еще он купил веревку, столовый нож и пачку печенья. Свой старый ремень он выбросил на задворках аптеки и, выпуская белые облачка пара изо рта, соорудил из веревки новый, подкромсав где надо ножом.
Он обошел по бровке участок дороги с круговым движением. Заснул на городской площади. Утром, продрав глаза, увидел сидящего чуть поодаль на корточках молодого человека. Под распахнутыми полами незастегнутой куртки виднелась голубая форменная футболка с официальной эмблемой. В руках молодой человек держал картонную коробочку с картонной ручкой, разрисованную фруктами. Он пытался разбудить спящего, соблюдая первое усвоенное им правило: «Никогда не дотрагивайтесь до подопечного». Иногда подопечные щурились заплывшими пьяными глазами в красных прожилках и приходили в себя далеко не сразу — «в экстремальных случаях, таких, например, как дорожно-транспортное происшествие».