Безжалостное обольщение
Шрифт:
— А вы тоже были вынуждены выйти за папа, Элен? — Женевьева никогда не могла понять, почему юная мачеха согласилась связать свою судьбу с неуравновешенным негодяем и дважды вдовцом, который на двадцать лет старше ее.
Элен вспыхнула:
— Что за вопрос, дорогая! Разумеется, нет. Мой отец считал, что это лучшая партия для меня, а он всегда прав. И мама благосклонно отнеслась к этому браку, поэтому, естественно, и я была рада.
— Да, разумеется, — вздохнула Женевьева. Элен, как большинство женщин ее склада, даже понять не могла, почему Женевьева возражает против такого удачного брака. Николас привлекателен, хорошо
— Твой отец желает, чтобы обручение состоялось на следующей неделе, — неуверенно сообщила Элен. — Это, конечно, слишком быстро, но, думаю, мы успеем позвать всех наших друзей, которые будут счастливы отпраздновать с нами это событие.
— Я бы предпочла, чтобы не было никакого приема, — сказала Женевьева. — Тут нечего праздновать.
— Ты не должна так говорить, — испугалась Элен. — Твой отец настаивает, чтобы все было сделано как положено, и я надеюсь, ты не будешь стоять с вытянутым лицом на собственной помолвке. Каково будет при этом бедному Николасу? Ты должна принимать во внимание и его чувства.
— Мои, разумеется, уже никто никогда во внимание принимать не станет, — горько ответила Женевьева. — Мало того, что я отныне приговорена к ненавистной мне жизни, так еще и нужно делать вид, что я страшно этому радуюсь. Пойду погуляю.
— Эй, месье Делакруа, клянусь, с годами вы становитесь еще энергичнее, — задыхаясь, сказал учитель фехтования, когда Доминик парировал его выпад в первой позиции и нанес контрукол в левую руку. — Считается, что с возрастом человек становится неловким, но вы так же подвижны и глаз у вас такой же зоркий, как семь лет назад.
Доминик лишь улыбнулся, салютовал партнеру рапирой и возобновил атаку.
Николас в компании молодых людей, пришедших поупражняться в фехтовальный зал на Биржевой аллее, наблюдал за поединком. Все, кроме этих двоих, были здесь безнадежными любителями и знали, что научатся гораздо большему, наблюдая за боем мастеров, чем сражаясь друг с другом.
Доминик, хоть и не без труда, вышел в конце концов победителем. Впрочем, никто и не сомневался в его конечной победе, в том числе и он сам. Весело смеясь, недавние противники прошли в «святилище» учителя фехтования, сопровождаемые завистливыми взглядами молодых людей, для которых приглашение выпить по бокалу вина с Пепе в его личном кабинете было пределом честолюбивых мечтаний.
Николас успел обменяться несколькими безрезультатными выпадами с партнером, когда в зале снова появился Доминик в накинутом на плечи плаще. Поправляя галстук, он насмешливо поглядывал на молодежь, и Николасу казалось, что циничный взгляд капера сверлит ему спину. Он сделал выпад и получил встречный укол в грудь.
— В фехтовании, мой дорогой Николас, главное — концентрация внимания, — заметил Доминик. — Если вы закончили, мы можем пойти вместе.
Сен-Дени не собирался уходить, но в голосе капера слышался приказ. Что нужно от него пирату? Послушно подхватив плащ, Сен-Дени вышел вместе с Домиником, который беспечно напевал что-то себе под нос.
— Итак, Николас, — наконец сказал он, — как продвигаются дела в доме Латуров?
— Вы имеете в виду Женевьеву? — уточнил Николас сердито.
— Мне не хотелось бы быть неучтивым, — любезно ответил Доминик, — но едва ли в этом семействе есть другой член семьи, представляющий хоть какой-то интерес.
— Она согласилась на помолвку. Виктор говорил с ней сегодня утром, и, когда вышел из ее спальни, выяснилось, что Женевьева покорилась.
— Вы ее видели после этого? — спросил Доминик с нескрываемым волнением: неизвестно, к каким средствам прибег Латур, чтобы добиться ее согласия.
— Да, за обедом, — ответил Николас. — Но она почти не раскрыла рта.
— Однако, судя по внешнему виду, ей не причинили никакого вреда?
Николас непонимающе поглядел на собеседника, потом, сообразил:
— Не знаю, как отцу удалось ее убедить, но насилие он не применял, я уверен.
— Из чего вы заключаете, что принуждение было осуществлено не физическими методами, — язвительно подсказал Доминик. — Ну что ж, примите мои поздравления, Сен-Дени — И, резко повернувшись, Делакруа зашагал в противоположную сторону.
С этого момента обычная сдержанность и целеустремленность покинули его. Он не мог сосредоточиться на последних приготовлениях к плаванию в Европу, был немногословен с Сайласом, который стоически переносил неприветливость хозяина и реагировал на нее лишь повышенным вниманием, отчего Доминик чувствовал себя виноватым и раздражался еще больше.
Женевьева не шла у него из головы, постоянно будоражила мысли, которые — что было совершенно не свойственно Доминику — лишали его обычной решительности. Он понимал, что по справедливости должен теперь уйти из ее жизни, той жизни, которую он так настоятельно советовал ей принять. Но ему было необходимо увидеть Женевьеву, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, что девушка просто приняла верное решение и поняла, почему оно было единственно разумным. Он хотел видеть ее. Доминик никогда не нуждался ни в одной женщине так, как нуждался теперь в Женевьеве, и понимание этого лишало его покоя.
Быть может, только Розмари, но то было несколько другое: с ней жажда наслаждения вуалировалась нежным покровом идеальной любви, сотканным из чувства протеста против родительского произвола. А эта веселая, пышущая страстью, безрассудная, упрямая, своевольная, хрупкая девочка не питала никаких романтических иллюзий, она познала откровенную плотскую страсть, и ее желание требовало адекватного удовлетворения. Она хватала жизнь обеими руками, ей требовалось постоянное расширение горизонтов знаний и опыта, и поэтому Женевьева отчаянно бросалась в омут головой, ни о чем не сожалея.
Они так похожи — Доминик и Женевьева!
Наконец Делакруа вынужден был признать то, что так долго пытался отрицать. Раз они действительно так похожи, как он мог обречь Женевьеву на жизнь, которую сам ни за что не принял бы — скорее согласился бы умереть? Он такой же креол, как и она, так же воспитан и имеет за спиной тот же груз традиций, но он презрел все это. Правда, различие между ними было существенным: пол. Но разумно ли было с его стороны принять сторону общества, которое он презирал, чтобы сломить дух женщины, которой восхищался, к которой был так сильно привязан, которая была нужна ему и чье присутствие во всех его проявлениях доставляло Доминику истинное удовольствие?