Безжалостное обольщение
Шрифт:
Разлетающиеся брови Доминика вопросительно выгнулись:
— Так значит, вы знаете, кто я?
— О да, мой друг. Уже три дня. — Пожилой царедворец тихо хмыкнул. — У меня тоже в Америке есть свои люди, как вам, должно быть, известно.
Доминик сокрушенно покачал головой:
— Конечно, мне следовало это знать. Как мне связываться с Наполеоном: через Бартолуччи в Легорне или через Феша в Риме?
— С домашним заданием вы справились, — похвалил Фуше.
— Это Женевьева, — уточнил Доминик, и глаза его потемнели.
Фуше оттопырил нижнюю губу:
— Очень находчивая дама ваша жена. Поздравляю вас, Делакруа. —
— У Наполеона на Эльбе недостаточно судов, чтобы перевезти тысячу двести человек, даже если ему удастся под недремлющим оком Нила Кэмпбела мобилизовать их всех. Так что придется приобрести на материке еще пару кораблей. И укомплектовать их командами.
Доминик понимающе кивнул:
— В Легорне уже стоит мой собственный корабль с командой и есть достаточное количество людей, чтобы составить команду сокращенной численности на еще одном крупном судне.
Ну а приобрести торговый корабль в таком большом порту не составит труда.
— Отлично. — Фуше решительно кивнул — с этим покончено. — Бартолуччи представит вас Бонапарту, который постоянно принимает посетителей. Не вижу причин, почему бы вам и мадам не присоединиться к сонму любопытствующих. Когда увидите его, скажите, что я собираюсь вместо нашего мракобеса посадить на трон Луи Филиппа. Это подтолкнет его. — Хитрый старый лис хмыкнул. — Народ взывает к нему. Стоит Наполеону сделать шаг на французскую землю — и он окажется на гребне волны народного энтузиазма. Но если Бонапарт промедлит, то у французов будет еще меньше причин желать его возвращения.
— А вы это планируете? — спросил Доминик.
— Если Наполеон не поторопится… — Искусный интриган Фуше грустно усмехнулся. — Так, как сейчас, больше продолжаться не может.
— Значит, мы не должны терять времени, — воскликнул Доминик! с полным пониманием этой непростой ситуации. — Я должен поговорить с Бонапартом, выяснить состояние его флота, затем приобрести все, что требуется, и выработать план обхода кораблей, блокирующих… — Он обернулся к Фуше с доверительной и спокойной улыбкой пирата, готового действовать.
— Это все нелегкие задачи, мой друг, — ответил Фуше, будто об этом нужно было напоминать. — Но я нисколько не сомневаюсь в том, что вы выполните их во имя благоденствия Франции. — Доминик при этих словах удивленно поднял бровь, и Фуше хмыкнул:
— Впрочем, благоденствие Франции не ваша забота, не так ли?
— Я торговец, Фуше, — чуть передернув плечом констатировал, Доминик. — Мне хорошо заплатили за работу, и я ее хорошо выполню.
— Это более надежный мотив, чем лояльность и слепой патриотизм, — безо всякой иронии констатировал Фуше. — Я тоже в некотором роде торговец, только получаю не деньгами, а властью.
— Они идут рука об руку, — добавил Доминик, и оба на прощание рассмеялись, почувствовав на мгновение родство между интригой и пиратством, между властью и деньгами.
Доминик еще полчаса совещался на кухне с Сайласом, который и не думал спать, отлично понимая, что события этого вечера незамедлительно повлекут за собой перемены в их жизни. Слуга получил распоряжение закрыть дом, расплатиться за аренду и следовать за месье в Легорн как можно скорее вместе с матросами, которые помогали прислуживать в венском доме. Там они должны присоединиться к команде «Танцовщицы» и ждать дальнейших распоряжений.
Доминик отправился наверх, ему предстояла неблагодарная роль — прервать слишком короткий сон Женевьевы. Но когда он зажег свечу и увидел ее, забывшуюся глубоким сном, решимость пирата поколебалась. Женевьева была в ужасном состоянии, уже когда они вернулись домой, а долгое путешествие в карете по разбитым дорогам итальянского побережья только усугубит его. Хватит ли у Женевьевы сил более двух суток путешествовать в таких условиях?
Можно, разумеется, оставить ее здесь и велеть Сайласу привезти позже. Доминик улыбнулся, представив себе, что сказала бы Женевьева, узнай о сомнениях Доминика. Его фея до конца без колебаний разделила с ним это рискованное дело и не потерпит даже мысли о том, чтобы остаться, она будет яростно, отрицать любое предположение, будто ей не под силу ехать. Ну что ж, на стороне Женевьевы молодость и здоровье. А он постарается, насколько возможно, облегчить ее страдания, пока природа не возьмет свое и Женевьева окончательно не оправится от пережитого. Но до тех пор мадемуазель Женевьеве придется потерпеть. «Правда, нельзя быть уверенным, что терпеть она будет молча», — грустно подумал Доминик, опуская свечу на столик рядом с кроватью. Однако можно дать ей поспать еще чуть-чуть, пока он сам будет одеваться и собирать вещи. Доминик разбудит ее в самый последний момент.
Предрассветный час грозил перейти в утро, когда Доминик решил, что ждать больше нельзя. Саквояж уже привязан на крыше экипажа. Доминик тепло оделся: плотные бриджи, сапоги и сюртук; па стуле был приготовлен толстый шерстяной плащ. Женевьеве Доминик подобрал бархатный костюм для верховой езды на теплой подкладке, сапожки, плащ и муфту.
Женевьева стряхивала с плеча тяжелую руку и, казалось, не слышала, как Доминик настойчиво будит, повторяя се имя. Она пыталась спрятать голову под подушку, чтобы не мешал спать раздражающий свет лампы, но конец был неизбежен. Как только сознание вернулось к ней, неумолимо вернулись и неразлучные спутники похмелья: тошнота, барабанный бой в висках и сухость во рту. Она со стоном перекатилась на спину.
— Имей жалость, уйди и дай поспать.
— Тебе придется немедленно встать, — твердо сказал Доминик, срывая одеяло, — одеться и выпить кофе.
При одной мысли об этом Женевьева почувствовала себя так, словно кто-то вытягивает из нее кишки. Она не могла понять, почему Доминик столь безжалостно с ней обращается. Снова застонав, Женевьева повернулась спиной к свету и свернулась в клубок.
Несмотря на сочувствие к ее страданиям, которые каперу были хорошо памятны по дням юности, он не отступил. Доминик приподнял Женевьеву, и поставил на ноги, на которых она держалась весьма нетвердо и при этом все время трясла головой, отказываясь помогать ему.
— Ты ведь не хочешь, чтобы я оставил тебя здесь, Женевьева?
— Оставил? — Желто-карие глаза с трудом открылись.
— Да, здесь, — резко ответил он, стягивая с нее ночную рубашку. — Я еду в Легорн. Ты со мной?
— Меня сейчас стошнит, — простонала она и задрожала от холода.
— О Боже, — пробормотал Доминик, — да тебе еще хуже, чем я думал. Сколько же шампанского ты выпила?
При слове «шампанское» Женевьева споткнулась и, налетев на комод, вцепилась в него.
Доминик подошел к двери: