Безжалостный
Шрифт:
На третьем звонке я открыл дверь чулана, комнатушку длиной двенадцать и шириной пять футов, у задней стены которой стоял газовый котел. Свет кухонных флуоресцентных ламп проникал достаточно далеко, чтобы подтвердить, что в чулане никто не прячется.
Щеткой я ткнул в настенный выключатель и вошел в чулан, когда раздался четвертый звонок.
Обыкновенный газовый котел для меня – чудо техники, сложностью не уступающее «Боингу-747» и чуть менее страшный, чем атомный реактор. Моя беспомощность в отношениях с механизмами и машинами в случае газового котла усиливалась наличием напорных труб, по которым подавался газ высокого давления.
Однако даже я знал, что котел не комплектовался мобильником, приклеенным эпоксидной смолой к его поверхности. Причем раньше мобильника этого не было.
От мобильника проводки тянулись к какому-то устройству, лежащему на полу около котла. Состояло устройство из электронных часов, которые показывали правильное время, каких-то штуковин, которые я не смог бы опознать, даже если бы располагал для этого временем, с большим шматком вроде глины, в какую иногда играют дети, серой и маслянистой на вид.
На пятом звонке дисплей осветился, мобильник каким-то образом принял звонок. И тут же пошла череда сигналов, которые более всего напоминали закодированное послание.
На электронных часах время с правильного (7:03:20) переменилось на неправильное (23:57:00).
Даже я, при своем полнейшем техническом невежестве, осознал, что нам очень не поздоровится, если мы еще будем в доме в тот момент, когда эти электронные часы покажут полночь, то есть через три минуты.
Не корча из себя героя, который может размонтировать это устройство, не причинив вреда ни себе, ни другим, я попятился из чулана, отбросил щетку и помчался на черной лестнице, во весь голос зовя Пенни.
Когда поднялся наверх и ступил в короткий коридорчик, Пенни показалась из-за угла, за ним находился длинный коридор, в который выходили двери нашей спальни и ее студии. Несла большую папку для картин. В нее могли уместиться как минимум три из тех, что она сейчас рисовала для книги «На другой стороне чащи». Публикация этой книги намечалась осенью следующего года.
– Кабби, звонит телефон, но это не наш, – услышал я от нее.
В нашем доме стояли два газовых котла, по одному на каждом этаже. Открыв дверь чулана и включив свет, я увидел такой же мобильник, что и внизу, соединенный проводками с другим шматком глины. Он тоже издавал какие-то кодовые сигналы, и на электронных часах, аналогичным тем, что я видел внизу, время с правильного изменилось на 23:57:30.
Осталось две с половиной минуты, которые таяли с каждой секундой.
Несмотря на то, что детство и девичество Пенни прошло среди колоссальных взрывов, она не предприняла попытки обезвредить взрывное устройство, но выплюнула: «Ваксс», – словно проклятье, и устремилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, на кухню. Я следовал за ней по пятам, едва не наступая на пятки.
Ворвавшись из прачечной в гараж, она ударила рукой по настенной кнопке, включающей электрический привод ворот, и они начали подниматься.
Когда я садился за руль, Пенни уже прыгнула на пассажирское сиденье, бросила мне ключи от «Эксплорера», оглянулась и спросила:
– Где Майло?
Собака сидела на заднем сиденье, с ушами торчком, подобравшаяся, но мальчик исчез.
Глава 18
Крича: «Майло! Майло!» – мы выскочили из «Эксплорера, словно выброшенные неким устройством, ранее смонтированным в любимом автомобиле Джеймса Бонда.
Если мальчик находился в гараже, вероятно, его состояние не позволяло ему ответить на наш зов. Пенни принялась обыскивать гараж, заглянула под седан, стоявший рядом с «Эксплорером», а я поспешил обратно в дом.
Подумал о Джоне Клитрау. Он был главной целью Ваксса, но сначала критик уничтожил близких Джона.
Величайшее наказание для человека – не собственная смерть, а утрата тех, кого любишь. Но еще хуже утраты, должно быть, жить, осознавая, что те, кто доверял и полагался на тебя, безвременно ушли, наказанные за твои прегрешения.
Ваксс был не просто маньяком-убийцей, но и террористом. В полном смысле этого слова.
В обреченном доме, проскочив сверкающую прачечную, которой вскорости предстояло превратиться в груду обломков, уже на кухне, которая больше не могла послужить по прямому назначению, в ответ на мои отчаянные крики я услышал: «Бегу, папуля!» – и в следующее мгновение Майло появился из коридора первого этажа.
Он держал в руках любимую игрушку Лесси, которую мы по недосмотру оставили наверху: плюшевого пурпурного кролика с огромными выпученными глазами, висячими ушами и белым шаром-хвостом. Милая игрушка, пищащая при нажатии на живот, собака ее обожала, но не стоящая того, чтобы умирать ради нее.
С необычайной силой и ловкостью я подхватил Майло с пола и помчался назад, через прачечную в гараж.
– Что происходит? – смеясь и нажимая кролику на живот, спросил Майло.
– Дом вот-вот взорвется, – ответил я.
Писк кролика сориентировал Пенни. Когда мы появились в гараже, она уже стояла у распахнутой водительской дверцы «Эксплорера».
Ее глаза раскрылись даже шире, чем у пурпурного кролика.
– Нет времени пристегиваться, Кабби. Держи его на коленях!
Хотя ворота уже поднялись и выезду из гаража ничто не мешало, я порадовался тому, что машину поведет она. Два обстоятельства (у внедорожника была задняя передача, и глухая сторона гаража оставалась целой и невредимой все то время, что мы прожили в этом доме) указывали, что не стоит мне искушать судьбу и садиться за руль.
Майло хотел ехать на переднем сиденье и добился своего, пусть и разделив это место со мной. Он сидел у меня на коленях, и я обнимал его обеими руками.
– Не волнуйся, – успокоил мальчик кролика, которого прижимал к груди. – Папуля не допустит, чтобы с нами случилось что-нибудь плохое.
Гении, даже шестилетние вундеркинды, не верят, что игрушки живые. Майло говорил не с кроликом. Он успокаивал себя.
Я оставил ключ в замке зажигания. Когда Пенни повернула его, двигатель кашлянул, кашлянул, застонал.