Безжалостный
Шрифт:
– Именно.
Лесси внимательно наблюдала, как я размазываю масло по оладьям. Ей не разрешено сидеть с нами за столом. Но она отказывается целиком и полностью жить на собачьем уровне, вот почему имеет право сидеть на стуле, в четырех футах от стола, все видеть и во время трапез ощущать себя членом семьи.
Собака она милая, но вот выражение ее морды зачастую прочитать на удивление трудно. Морда у нее – что лицо у профессионального игрока в покер. Она не пускает слюни. И раньше редко пускала. Не одержима едой, как большинство собак.
Вот
Может, ее потрясла моя способность пользоваться таким сложным устройством, как мягкая пластиковая бутылка, из которой содержимое выдавливается через отверстие, закрывающееся откидываемой крышкой. Действительно, по части инструментов и машин репутация у меня не очень.
К примеру, мне больше не разрешают менять спустившее колесо. Если такое случается, я должен позвонить в автомобильный клуб, а по прибытии механиков отойти в сторону и ждать, пока они закончат работу.
Я не буду объяснять, в чем причина подобного, потому что история эта не особенно интересная. А кроме того, когда я доберусь до той части, где речь пойдет об обезьяне, одетой в униформу оркестранта, вы подумаете, что я все это выдумал, хотя мой страховой агент может подтвердить – это чистая правда от первого до последнего слова.
Бог одарил меня писательским талантом. Он не подумал, что мне также понадобятся навыки по ремонту реактивного двигателя или строительству атомного реактора. Кто я такой, чтобы ставить под сомнение замысел Божий? Хотя… приятно, конечно, хоть раз взять в руки и использовать по назначению молоток или отвертку, избежав при этом последующего визита в травмопункт.
Так или иначе, едва я поднес ко рту первый кусок промасленной оладьи, зазвонил телефон.
– Третья линия, – прокомментировала Пенни.
Третья линия – мой деловой номер, который знают только мои редакторы, издатели, агенты и адвокаты.
Я положил вилку с наколотым куском, встал и сдернул трубку настенного телефона на четвертом звонке, прежде чем звонящего переключили на голосовую почту.
– Кабби, ты прелесть, – звонила Оливия Косима, мой редактор. – Я слышала от пиарщиков, что радиоинтервью получились просто блестящие.
– Если блестящие означает, что выставлял я себя на посмешище реже, чем сам ожидал, тогда их можно так назвать.
– Каждому писателю время от времени приходится выставлять себя на посмешище, дорогой. Но ты уникален, потому что не показал себя полным идиотом.
– Я над этим работаю.
– Послушай, дорогой. Я только что отправила тебе по мейлу три главные рецензии, которые появились этим утром. Первой прочитай ту, что написал Ширман Ваксс.
У меня перехватило дыхание. Ваксс рецензировал книги в ведущей общенациональной газете. Его боялись, а потому уважали. Ни один из моих прежних романов он не рецензировал.
Эту газету я не выписывал, а потому не читал рецензий Ваксса. И тем не менее знал, что в этой стране он самый влиятельный литературный критик.
– И? – спросил я.
– Почему бы тебе сначала не прочитать рецензию? А потом мы поговорим.
– Хорошо.
– Он отдает предпочтение занудному минимализму, Кабби. И в твоем романе ему не нравится именно все то, что обожают читатели. Такая рецензия только увеличивает продажи.
Я отвернулся от телефона. Пенни сидела за столом и держала вилку и нож так, будто это не столовые приборы, а смертоносное оружие. Прослушав мою часть разговора с редактором, она почувствовала угрозу благополучию нашей семьи и вооружилась для боя, как Брунхильда, каковой она когда-то была.
– Что? – спросила она.
– Мою книгу отрецензировал Ширман Ваксс.
– Это все?
– Она ему не понравилась.
– Да что тебе до этого г… гавика, – она глянула на Майло, прежде чем закончить фразу, и заменила ругательство придуманным на ходу словом. А потом еще дальше ушла от ругательства. – Летающего гавика.
– Летающий гавик – это кто? – спросил Майло.
– Что-то вроде белки, – ответил я, зная, что мой необычайно одаренный сын биологией не интересуется.
– Я думаю, что книга потрясающая, а более искреннего критика у тебя нет и никогда не будет.
– Да, но тысяч двести человек читают его рецензии.
– Никто не читает его рецензии, за исключением придурковатых любителей обидных фраз, не имеющих никакого отношения к содержанию книги.
– То есть у него есть крылья? – спросил Майло.
Я повернулся к нему.
– У кого есть крылья?
– У летающего гавика.
– Нет. У него воздушные мешки.
– Сделай себе одолжение, не читай эту рецензию, – посоветовала Пенни.
– Если я не прочту, то не узнаю, что он написал.
– Именно об этом я и толкую.
– Что значит воздушные мешки? – спросил Майло.
– Надуваемые полости под кожей.
– Какая-нибудь рецензия, хорошая или плохая, меняла твой стиль?
– Разумеется, нет. Я же не флюгер.
– Вот и от прочтения этой пользы не будет никакой.
– Так он не летает, – указал Майло. – Он… должно быть… просто плывет по воздуху.
– Он может летать, – настаивал я.
– Но с воздушными мешками, без крыльев… это белка-дирижабль.
– Дирижабли летают, – возразил я. – У них есть двигатель и большой пропеллер, расположенный позади пассажирской гондолы.
Майло сразу нашел слабину в моей аргументации.
– У белок таких двигателей нет.
– Нет, но, надув воздушные мешки, гавик очень быстро перебирает лапками, как пловец, и толкает себя вперед.
Морда Лесси оставалась бесстрастной, словно у профессионального игрока в покер, но я знал, что мои доводы касательно летающего гавика ее не убедили.
Впрочем, не купился и Майло.
– Мамик, он опять это делает. Папуля врет.
– Он не врет, – заверила его Пенни. – Упражняет сильное и гибкое писательское воображение.