Биби Карбас
Шрифт:
— Что же это делается! Совсем разорение, да и только! Верно говорят: за дешевым гоняться — в накладе остаться! Дешевый-то товар дешев не без причины, а дорогой дорог не без мудрости... Вы только подумайте! Пять купленных кофт — и ни одной целой! Плакали мои денежки! Пятьдесят афгани как на ветер бросила!..
Биби поцеловала в голову дочь, невестку и жену бая и, отмахиваясь краем чадры от пятнистого щенка, который с громким лаем набросился на нее, продолжала жаловаться:
— Деньги-то у нас не ворованные! Так или не так, бай-ака?
Давлат-бай сидел на террасе и маленькими ножничками подстригал волосы, торчавшие из ноздрей. Сочно чихнув несколько раз, он утвердительно
— Да упокоит бог твоего отца, тетушка Карбас! Уж я ль не говорил этим безголовым: не покупайте вы, дуры, эту ветошь, наплачетесь! Так нет же — неймется им. Вон накупили целую кучу! А что теперь будут с ней делать? Ну, уж нет! Я свои денежки обратно потребую! Я их у него из глотки вырву!
— Вот те на! — удивилась дочь бая, движением головы отбросив со лба прядь жирных волос и прикрыв ладонью глаза от солнца. — Вы же сами советовали нам покупать старье! Берите, дескать, совсем даром отдает!
Давлат-бай рассердился.
— Биби Карбас дело говорит! — внушительно провозгласил он. — Нам деньги тоже не с неба падают. Ну, погоди ж ты! Вот я завтра покажу этому коротышке, — он у меня попляшет!
Не успели угостить Биби Карбас чаем, как Давлат-бай с озабоченным видом собрался уходить, словно по делу.
— Помогай тебе бог, бай-ака! —напутствовала его Биби. — Уж сделай так, чтобы этот супостат больше носа в деревню не смел сунуть.
Давлат-бай ничего не ответил и только с такой силой захлопнул за собой калитку, что можно было не сомневаться: настроен он весьма решительно и уж деньги свои вернет, а рыжую клячу больше в деревню не пустит.
Биби Карбас оставалась в доме бая до самого вечера и до тех пор жужжала в уши его домашним одни и те же слова, пока они не воспылали к старьевщику самой горячей ненавистью. Домой старуха вернулась, только когда уже совсем стемнело.
Наступила ночь. Деревня погрузилась в глубокий сон. Над безмолвными рядами черных войлочных юрт торжественно смыкался прозрачно-синий купол неба. Среди этой тишины бодрствовала только Биби Карбас. Она стояла во дворе и молча глядела на звезды. На душе у нее было смутно. Грудь разрывали боль и досада. За последние три месяца она не продала ни одного куска холста! Она пыталась собраться с мыслями. Ей хотелось не спеша обдумать свою жизнь с самого начала, поразмыслить над прошлым, заглянуть в будущее. Как знать? Быть может, среди смутных и немых образов давнего прошлого найдется какой-нибудь выход из этого горя, забрезжит избавление от теперешних мук!
Мягкий ночной ветерок, чуть слышный шелест травы располагали к раздумьям. Биби вспомнила, как она сегодня ловко подзадорила бая и его семью. Падающая звезда прочертила ослепительно-яркую дугу по всему небосклону. Это показалось старухе добрым знаком.
— Ага! — пробормотала она. — Проклятье настигло шайтана! Даст бог, настигнет оно и моего супостата, чтоб он сгинул, пропал навеки!
Неслышно ступая, она вошла в дом. Но уснуть ей так и не удалось. Неотвязные мысли гнали сон прочь. Она думала о том, что жизнь не в первый раз сыграла с ней такую шутку. Было время, когда ей пришлось еще хуже...
Немало воды утекло с тех пор! Да, двадцать лет тому будет, а то и больше... Ее муж в те годы возил в отдаленные горные деревушки пшеницу и выменивал ее там на масло, шерсть, овец и коз. Как-то раз он привез с собой оттуда неожиданный подарок — красивую молодую горянку. Биби Карбас тогда еще не была старой и морщинистой, и эта неожиданность поразила ее в самое сердце, отравила ей всю жизнь.
Вторая жена с самого начала не пришлась ко двору и, как утверждала Биби, принесла в дом одни лишь несчастья. Через три года после ее появления в доме муж умер, оставив вдовой любимую жену, а с ней вместе и Биби Карбас. Вторая жена, конечно, имела право на долю в наследстве. Но Биби Карбас и слышать ничего не хотела. Она считала, что «пришлая» не смеет рассчитывать даже на соломинку. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы Биби Карбас не посчастливилось раздобыть у заезжего торговца два мискаля [4] желтого порошка. Порошок-то и помог ей избавиться от ненавистной горянки. Щепотка этого зелья все еще хранилась на дне сундучка Биби Карбас и каждый раз вызывала в ее памяти одно и то же мрачное видение: худое неподвижное тело, синеватое лицо и подвязанный подбородок.
4
Мискаль — мера веса, равная примерно 5 граммам.
В далекой горной деревушке у покойницы не осталось родственников, и Биби Карбас волей-неволей пришлось взять на себя заботы о ее двухлетнем сыне. Целый год она держала его при себе, чтобы пресечь возможные толки о внезапной смерти его матери. Это был толстый смуглый малыш. Звали его Ходай-коль. На голове у него было маленькое родимое пятно, на котором не росли волосы, и покойный мулла Эваз прозвал его Плешивиком.
Когда ребенку исполнилось три года, Биби продала его за четыре сира муки Яр-Мамаду, тому самому бродячему торговцу, который достал ей яд. Сделку они сохранили в тайне. Соседям Биби Карбас сказала, что отправила мальчика в город к своему дальнему родственнику на воспитание. С тех пор его никто больше не видел...
Да, в эту ночь сон бежал от Биби Карбас. Картины прошлого одна за другой проносились в ее воспаленном мозгу... Вот во двор вносят гроб с телом ее молодой соперницы. Собирается народ, много народу. Все кругом плачут. Вдруг из гроба поднимается рука и указует на Биби. Все угрожающе бросаются в ее сторону...
Эти кошмары мучили ее до самого утра. На заре она встала, как обычно, совершила омовение, с тяжелым сердцем прочитала утренний намаз, затем подмела комнату и во дворе, замесила тесто и стала разжигать огонь в тануре, как вдруг с улицы донесся гневный бас Давлат-бая:
— Пусть будет проклят твой отец! Значит, плакали наши денежки? Сукин ты сын! Людей обманываешь? Бога не боишься? А ну, забирай свое рванье и проваливай. Да поживее!
В ответ что-то крикнули, послышалось еще несколько голосов. И когда Биби Карбас, подбежав к дувалу, вскарабкалась наверх, Давлат-бай уже сцепился со смуглым старьевщиком. На помощь баю бросились его батраки. Отовсюду сбегался народ. Подошли и деревенские аксакалы. Цирюльник Суфи Аюб азартно вопил, подбегая:
— Давлат-бай! Ты же почтенный человек! Чего ты мараешь руки об этого щенка? Дай его нам, а мы уж с ним разделаемся!
Накинув на голову желтый молитвенный коврик, который он постоянно носил с собой, цирюльник первым поднял с дороги комок сухой глины.
На старьевщика навалилось десять человек. Слышались стоны, проклятия, жалобные крики. Тяжелые комья глины с силой ударялись о забор и рассыпались мелкой пылью.
Тощая кляча с тюком цветного тряпья испуганно отпрянула в сторону, пустилась галопом прочь и скрылась из виду.
Старьевщика оттеснили к дувалу. Кто-то сорвал с него чалму и накинул ее ему на шею, пытаясь удавить. Он, как молодой волк, остервенело бросался то в одну, то в другую сторону, нанося и отражая удары. На обнажившейся голове блестела маленькая плешь...