Шрифт:
Давид и Голиаф, новое прочтение старой истории.
И да простят меня правоверные христиане всех концессий, но я замахнулась на святое.
***
Жила в окрестностях славного города Вифлеема одна бедная семья. А с чего бы ей быть богатой, если там одних сыновей было целых восемь штук, а про дочерей вообще ничего не сказано, но, наверное, тоже немало. Матери у них не было (на тот момент, видно не пережила, бедняжка, столько пристального внимания мужа и бесконечных родов),
Времена тогда были лихие: по горам бродили волки, медведи и львы. Их никто не видел, но Давид утверждал, что хищники есть и предъявлял в доказательство неясные следы на траве. Ему верили, потому что на знаменитых стенах Мардука были изображения этих хищников. А предки были умными, они же что попало, не будут рисовать, верно? Вот и народ думал так же и списывал пропадающих барашков и овечек на злых хищников. Давид же округлялся на вольном выпасе и уже начал поглядывать на сельских красавиц, присматривая себе жёнушку. Но всё изменил случай.
В этот день всё было привычно: барашки с кудрявыми лобиками и позолоченными рогами выясняли, кто из них самый умный, овечки с голубыми и розовыми бантиками чинно прогуливались парами и нежно блеяли, Давид лежал на мягчайшей траве и играл на свирели. Даже волки, медведи и львы заслушались (вы же помните, что они там есть?), рассевшись полукругом возле пастуха. Но что-то мешало умиротворению Давида. Сначала он решил, что это муравьи нагло проложили тропу рядом с его окорочка... бёдрами. Потом подумалось, что злые мошки покусились на святое - кровушку Давида. Но всё было не то: ни мошки, ни муравьи оказались не виноваты, зато откуда-то издалека донёсся едва слышный гул. Ну, точно, как комар, зудит и зудит, окаянный.
Пришлось вставать и идти смотреть, кто там так шумит. Слева ничего не было. Справа - тоже. Позади высилась скала и больше ничего интересного, а вот впереди... впереди было что-то странное. Нужно сказать, что впереди был обрыв и к самому его краю Давид подходить опасался. Но любопытство пересилило, и юноша рискнул. Остановившись в нескольких шагах от опасного места, он вытянул шею и посмотрел, что там. Далеко внизу копошились люди, человек так по сто с каждой стороны долины. Были там ещё ослики, кони и даже слон, одна штука. И шатры, яркими кляксами раскиданные там и сям. Вымпелов отсюда было не видно, но Давид же умный юноша, он и так понял, что внизу две армии: одна царя Саула, а вторая вражеская. Их называли мудрёным словом филистимляне и почему-то не хотели пускать на свою землю. Злые были, наверное.
Давид вспомнил, что среди солдат армии царя Саула находятся его старшие братья и решил спуститься и посмотреть, как они выглядят в новеньких доспехах. Или не новых, или не в доспехах, но хоть кожаные нагрудники-то им должны были дать! Давид знал, что мужчина в форме совсем не то, что мужчина без формы, и очень хотел посмотреть, подойдёт ли ему эта стезя. А чтобы не страшно было спускаться вниз одному, без верных овечек, Давид взял с собой палку и пращу. Сей предмет, вырезанный из куска добротной кожи, давно валялся без дела, и юноша решил, что хоть как ремень, но сгодится.
К тому времени, как Давид спустился вниз, обе армии успели построиться в две шеренги, друг против друга. Видно было, что всем скучно: филистимляне знали, что победят, а израильтяне тоже это знали и заранее раздумывали, как выйти из ситуации с наименьшими потерями.
По всему выходило, что избежать контрибуций не удастся, а не хотелось. Царю так вообще хотелось уйти с солнцепёка и принять ванну: немолод он был уже, и голову напекло. Да и жена уже в третий раз обедать зовёт.
Давид (видно ему повезло) беспрепятственно прошёл сквозь войско и сдуру вывалился прямо между двумя армиями. Надобно сказать, что в те времена существовал милый обычай, когда два самых крутых перца выходили друг против друга, кто победил, тот и молодец. филистимляне успели выставить своего бойца, могучего великана (аж на три метра вырос) Голиафа. Вообще среди этого народа много было таких переростков, наверное, болели часто. Жили такие великаны недолго, а потому использовали их напропалую - толкали везде и всюду, и особенно часто вот на таких поединках. Остальные народы злились, но поделать ничего не могли, правила такие! Сейчас израильтяне пихали друг друга в бок, выбирая самого достойного. И тут вывалился Давид.
Филистимляне обрадовались: "Ура, наконец-то поединщик, а то уже который час стоим!"
Израильтяне тоже обрадовались - незнамо кто, но не они. А Давид...
А Давид так засмотрелся на сверкающие доспехи солдат, что даже не понял, что к чему, стоял, раскрыв рот. Голиаф, узрев перед собой мелочь с палкой и пращой, заржал. Он уже выиграл не один поединок, но ещё никогда перед ним не было такого хилого противника.
– Или я овца, раз ты вышел против меня с палкой?
– Эй, - возмутился Давид, разглядывая косматого великана, совсем не похожего на беленьких и кудрявых барашков. Эх, как там его бедные овечки!
– Не обижай животных!
– Я тебя щаззз обижу!
– заорал Голиаф и попёр на Давида.
Юноша увернулся, до него медленно стало доходить, что он влип, и тут есть два выхода: сбежать или победить здоровяка. Первого ему не позволят сделать ни свои, ни чужие. А второе почти не осуществимо. Давид снова увернулся от меча, и ещё раз, и ещё. Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз! Понятно было, что долго бегать ему не дадут, нет, он мог бы, но подальше, а не по кругу. И тут юноше пришла в голову одна мысль, как потом оказалось - удачная.
Наклонившись... а вы же помните, что Голиафа росточком боги не обидели? Так вот, если Давиду наклониться, так голова его оказывалась аккурат напротив любимого места каждого мужчины. Ну, вот он так и поступил: ударил прямо туда. Голиаф взревел, уронил меч, щит и ухватился за отбитое достоинство.
Давид бил сильно, от всей души, и бедный великан упал на землю, корчась от боли. Увы, Фортуна в тот день была не на его стороне, ибо виском великан впечатался в острый камень. И кто его там вообще бросил? Ведь говорят же, что площадки для поединков надо выравнивать и очищать, а нет, все полагаются на удачу. Короче, бедняга тут же испустил дух, а растерянного Давида подняли соплеменники и провозгласили героем.