Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)
Шрифт:
— И к ней в окна пялился. — Роман не спрашивал, говорил утвердительным тоном.
— Ну, заглядывал. — Клим посмотрел исподлобья. — Тоже к празднику подготовилась.
— В двух местах наследил. Невтерпеж было ему. — Роман с досадой хлопнул себя по бедру.
— Отвянул бы ты от него, — опять вступился за Клима Глеб. — Что уж слишком осторожничать. Ты сам по их тропам ходил? Ходил. Думаешь, не заметят чужих следов, если в гости пойдут друг к другу?
Против такого неотразимого довода Роману сказать было нечего. Он привалился спиной к кедровому стволу, некоторое время
— Ладно. Прекратим, — заговорил наконец. — Но, чтоб самодеятельности больше не было. Никто никуда нынче не идет. Отдых до завтра.
— Может, по-другому, Роман, а? — Глеб подсел к нему. — Не будем, может, завтра дожидаться, комаров кормить? Сейчас шесть утра с минутами. До двух-трех часов отдохнуть успеем как следует. А там, смотри, как хорошо бы вышло… — Глеб достал, развернул на коленях, разгладил свою карту-верстовку. — Всего островов пять. Мы с тобой на первом и шестом поработаем, Клим за это время на третьем острове один управится, после все вместе к твоему Одуванчику двинем, там часов в семь — пол восьмого вечера закончено будет. И напоследок уже к Василию заглянем. Оттуда три километра ровно — и болота кончатся. Темнеет в одиннадцать. Так что засветло успеем выкарабкаться из топей, а там по темноте можно уходить к заброшенной лежневке, не заблудимся. Как? А? — Глеб говорил убежденно, торопливо, зажатая в его руке палочка летала над картой. Тупой кончик палочки, указывая места, о которых Глеб вел речь, оставлял дыры в верстовке. Карты Глеб не жалел. — Как тебе нравится, а?
— Никак, — с безразличием ответил Роман. — Сегодня первый день праздника. И на передышки времени не будет. Километров сорок бросок предстоит. Не налегке. Понял?
— Понял.
— Тогда лезь за тушенкой, перекусим.
Глеб небрежно свернул свою потрепанную, истыканную карту и полез на кедр.
Трое еще почти сутки так и не покидали выбранного места. Днем отдохнули, отоспались.
Часа полтора вздремнули еще после полуночи, потом сон больше не шел. Свежий легкий ветерок дул со стороны, где стоял дом. Глеб и Клим принялись напористо просить у Романа разрешения закурить. Он в конце концов сдался, сам в несколько жадных затяжек сжег сигарету. Глеб с Климом лежа тихо разговаривали. Роман не вмешивался. Глядя на темное в редких звездах небо, думал о своем…
Поднялись перед самым восходом. Рюкзаки, ружье, подвешенные на сучьях и не сразу заметные глазу из-за густой хвои, спустили на землю. Позавтракали. Роман велел собрать пустые консервные банки и кинуть в омут. Обрывки бумаги сгреб в кучку, поднес зажженную спичку. Перемешанная с сухой хвоей бумага занялась огнем и быстро превратилась в пепел. Пламени костерка почти не было видно и с близкого расстояния: оно тонуло в первых солнечных лучах, заполнивших таежную глухомань.
Напоследок Роман придирчиво осмотрел покидаемую стоянку, распорядился:
— Пошли!
Обогнув озерцо, ступили на тропу и, миновав взгорок, устремились к домику. На ходу Роман надевал солнцезащитные очки, натягивал до самых бровей кепку. То же сделали и спутники.
Быстрым шагом приблизились к избе, и Клим с силой рванул дверь на себя.
Таежные отшельницы на ночь закрывались изнутри, но запор был хлипким, больше, скорее, существовал для того, чтобы дверь сама ненароком не раскрылась. И когда Клим дернул, она едва не слетела с петель. Роман придержал дверь носком сапога, шагнул через порожек.
Бросились в глаза: русская с полатями печь едва не в пол-избы, окованный железом сундук на некрашеном, выскобленном добела ножом полу, иконостас в переднем углу.
Старушки, несмотря на рань, не спали. Одетые сидели рядышком на широкой лавке у стены. От неожиданности обе вскочили. Оторопело уставились на пришельца в темных очках. Следом ввалились в избу еще двое. Испуганные старушки попятились к печке. Роман впился взглядом в подсвеченные горящими лампадками образа. Клим и Глеб тоже уставились на иконы.
Так длилось с минуту. Этого хватило, чтобы однорукая старуха немного оправилась от испуга. Незваные гости не проронили ни слова, но она поняла цель их вторжения. Шагнула, встала лицом к Роману, загородив собой иконостас.
— Уйди! — срывающимся голосом выкрикнула она.
Роман беззлобно оттолкнул ее и приблизился к образам.
— Не дам! — Однорукая опять кинулась на защиту иконостаса.
Клим крепко схватил ее за культю.
— Ты что, старая. Брысь под лавку. Ну! — он подтолкнул ее.
Вторая старушка вела себя тихо. Стояла, испуганно сжавшись; губы ее беззвучно шевелились. Она хотела перекреститься, но рука не слушалась.
Строптивая старуха вроде притихла, смирилась. Но, когда Роман снял с иконостаса одну икону, вторую, положил в кармашки подставленного Глебом рюкзака, снова попыталась воспротивиться, подала голос:
— Разбойники!..
На сей раз вмешался Глеб. Подошел к ней, сказал с расстановкой, внушительно:
— А ну, дщерь Евдокии, Федосии. Еще разок у меня пикнешь, считай, в последний раз.
Как бы намекая, что будет, поправил ружье за спиной.
— Агафья… — еле слышно окликнула однорукую вторая старушка. Мольба не противиться, помалкивать, сидеть смирно звучала в интонации.
Клим тем временем заглянул в сундук. Приподняв крышку, почти тотчас опустил ее. На столетие лежали пухлые книги в кожаных потертых обложках. Остановившись у стола, Клим листал книги и краем глаза следил за старухами. При этом не забывал поглядывать и в оконце, и на занятых делом приятелей.
Всех икон в избе было десятка два. Роман осматривал их и, недолго размышляя, передавал Глебу. Некоторые ставил на место.
— Закончили, — сказал, отстраняясь, снимая перчатки. Четыре иконы он оставил.
— Все бери, потом отсортируем, — посоветовал Глеб.
— Не учи. Не хватало Богатенко таскать.
— Это посмотри. — Клим поднял над столом книги.
Роман подошел, открыл обложку.
— Пусть изучают, — сказал, ступив через порог. Он вел себя так, будто в избе они втроем, не удостоив старушек прощального взгляда, вышел. Следом — Клим.
Глеб покидал ограбленное жилище последним.
— Если жизнь не надоела, от избы не уходить. Рядом буду. Понятно говорю?