Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
— Это ветряки, — пояснила экскурсовод. Так здесь добывают электричество. Тут постоянно дуют ветра — всем от этого одна сплошная польза.
— И сеньору Кихано тоже? — не выдержал и поинтересовался московский профессор лет пятидесяти, который сумел-таки выбраться на родину Сервантеса.
— Простите, кто? — переспросила экскурсовод.
— Понятно, — буркнул интеллектуал, случайно затесавшийся в эту толпу обеспеченных русских туристов.
Шутка, что называется, не прошла, и все продолжили тупо смотреть на разворачивающийся лунный пейзаж за окном. Шок от увиденного стал проходить.
— Херня какая-то, эта Испания, — громко шепнул на ухо своей соседке крупный мужчина с лицом деревянной фигуры, вырезанной одним ударом топора студентами стройотрядовцами для детской площадки. — То ли дело на Тайване. Там
От ветряков по салону автобуса заходили тени, словно где-то, совсем рядом, пролетела стая птиц, удивляясь попутно тому, как этот неуклюжий земной механизм смог залететь так высоко…
— Да что вы говорите? Крокодила, настоящего крокодила ели?
— Ага.
— Ну и как он на вкус?
— Кто?
— Да крокодил?
— Ничего. Мягкий.
И тут профессор, немало раздражённый болтовней гурмана, увидел, наконец, то, что давно уже должно было произойти.
Вдали на холме появилась парочка. Это были: всадник с копьём на непомерно тощей кляче и толстяк верхом на осле.
Профессор оглянулся, чтобы привлечь хоть чьё-то внимание и совершил роковую ошибку. Он встретился взглядом с верзилой, который сожрал где-то на Тайване бедную рептилию. В ответ ветряки заработали с удвоенной энергией, словно стараясь сдуть случайно соткавшееся из раскалённого воздуха видение.
Парочка исчезла. Исчезла, как казалось тогда, навсегда.
Профессор тёр глаза. Ветряки вращали лопастями. Neoplan летел по дороге. Здоровяк вдавался в подробности о том, каков он, аллигатор, на вкус и как его готовить следует. Соседка записывала рецепт. Всё только начиналось…
Торопливое воображение рисует Испанию краем южной неги, столь же пышно прелестным, как роскошная Италия. На самом деле таковы лишь некоторые прибрежные провинции; по большей же части это суровая и унылая страна горных кряжей и бескрайних степей, безлесная и безлюдная, первозданной дикостью своей сродни Африке. Пустынное безмолвие тем глуше, что раз нет рощ и перелесков, то нет и певчих птиц. Только стервятник и орел кружат над утёсами и парят над равниной да робкие стайки дроф расхаживают в жёсткой траве; мириад пташек, оживляющих ландшафты других стран, в Испании не видать и не слыхать, разве что кое-где в садах и кущах окрест людских селений.
Во внутренних областях путешественник вдруг окажется среди нескончаемых полей, засеянных, насколько видно глазу, пшеницей или поросших травой, а иногда голых и выжженных, но тщетно будет он озираться в поисках землепашца. Покажется, наконец, на крутом склоне или на каменистом обрыве селеньице с замшелым крепостным валом и развалинами дозорной башни — укрепления былых времен, времен междоусобиц и мавританских набегов.
Ламанча, конец XVI века
Было уже раннее утро, когда сеньор Алонсо Кихано перевернул последнюю страницу сотой книги, посвящённой рыцарским подвигам. Он задул уже давно ставшую бесполезной свечу и начал пристально вглядываться в привычный пейзаж, пейзаж своей родной Ламанчи. А в это время в его мозгу начали происходить необратимые процессы. Закрыв обложку последней сотой книги, сеньор Алонсо Кихано словно закрыл за собой дверь, отделяющую его от мира людей. Людей нормальных и, следовательно, слепых. И сеньору Кихано стало немного грустно. Грустно от того, что он никогда уже не сможет быть таким, как все. Никогда уже не будет слепцом. Прочитать сто заветных книг — это всё равно, что совершить самоубийство. До последнего момента кажется, что всё ещё можно исправить и спуститься со стула, ослабив предварительно петлю на шее. Но вот шаг в бездну сделан, ноги задрыгались, потеряв опору, раздался хрип, книгу закрыли, свечу задули, чьи-то невидимые пальцы ударили по струнам испанской гитары, и под ритмы фламенко привычный пейзаж за окном стал раздвигаться влево и вправо, словно тяжёлый театральный занавес в начале какого-то грандиозного представления. И мир невидимый, скрытый, начал приобретать очертания реальности, а в окно сеньора Кихано полезли отовсюду уродливые морды великанов, во рту одного из которых торчал крокодилий хвост. Соседняя долина, между тем, стала заполняться враждебными полчищами. Отчётливо слышен был лязг доспехов и ржание лошадей. Чудовища готовились к атаке. Шла перегруппировка сил. Бой был неизбежен. Сеньор Кихано встал с кресла и взялся за меч. И хотя ему уже успело стукнуть пятьдесят, он был ещё крепок, худощав и решителен. К тому же силы ему придавала уверенность, что никто в мире, кроме него самого и не подозревал о таком опасном соседстве…
— Дядюшке моему не раз случалось двое суток подряд читать скверные эти романы. Потом, бывало, бросит книгу, схватит меч и давай тыкать в стены, пока совсем из сил не выбьется. «Я, скажет, убил четырёх великанов, а каждый из них ростом с башню». Пот с него градом, а он говорит, что это кровь течёт, — его, видите ли, ранили в бою. Ну, а потом выпьет целый ковш холодной воды, отдохнёт, успокоится: это, дескать, драгоценный напиток, который ему принёс мудрый не то Алкиф, не то Пиф-паф, великий чародей и верный друг нашего дядюшки.
Итак, сеньор Кихано закрыл последний прочитанный им сотый том и благополучно перешёл в мир монстров и чудовищ, готовясь принять неравный бой как неизбежность. Клинок блеснул в лучах рассвета и со свистом разрезал воздух. Монстры, казалось, только этого и ждали. Они толпой рванулись к дому, а великаны, как баскетболисты, полезли прямо в окно. Голова того, у кого во рту застрял крокодилий хвост, сразу упала на пол. Меч не подвёл…
Испания, наше время
Neoplan плавно завершил свой полёт и остановился у придорожного ресторана. Согласно договору, заключённому с турфирмой, путешественников следовало накормить, напоить, чтобы затем продолжить экскурсию по городам Андалусии. Следующая остановка должна была быть сделана в Гранаде с обязательным посещением знаменитой Альгамбры.
Во время трапезы здоровяк, которому так не нравилась Испания, подошёл к экскурсоводу и попросил чего-нибудь, чтобы унять головную боль.
— Словно по шее кто треснул, — жалостливо пояснял любитель крокодиловых ферм.
«Вычистив доспехи, сделав из шишака настоящий шлем, выбрав имя для своей лошадёнки и окрестив самого себя Дон Кихотом, сеньор Алонсо Кихано пришёл к заключению, что ему остаётся лишь найти даму, ибо странствующий рыцарь без дамы — это всё равно, что дерево без плодов и листьев или же тело без души».
Испания, наши дни
За окном продолжали проплывать лунные пейзажи, по-прежнему пустынные и завораживающие. Впереди показалась Гранада.
И вдруг левая щека вспыхнула и зарделась…
Вполне вероятно, что пошлятина зародилась в тот момент, когда на одной из лекций речь зашла о «Дон Кихоте» и о Дульсинее дель Табоссо. Как знать? Но факт остаётся фактом — одна из девиц, неумело срисовавшая свой образ с обложки глянцевого журнала с девизом: «Модно быть умной», заслушалась и зажглась, и зажглась не на шутку. Поэтому так и горела сейчас профессорская щека. Девичья любовь — вещь опасная. Она, что конь с яйцами, всё топчет на своём пути.
Профессор-лопух в переходе с одного этажа на другой, словно кошка Мурка на помойке селёдочной головой, увлёкся беседой с первокурсницей и не заметил опасности. Сумасшедшая уже успела занять исходную позицию нескольким ступенями выше.
Щека горела до сих пор, хотя прошло уже месяца полтора-два.
За окном автобуса солнце клонилось к закату. И красным стало всё вокруг: морды довольных собой туристов, сам салон и левая сторона профессорского лица.
В ушах звенело, перед глазами пошли круги. Щека горела… Бодро, как азбука Морзе, застучали высокие каблучки довольной собой чертовки.