Библиотека мировой литературы для детей, т. 29, кн. 3(Повести и рассказы)
Шрифт:
И умчалась вихрем, как ворвалась.
— Извиняйте, — хмуро буркнул председатель.
— Э, Петр Игнатьевич, чего не бывает! Только святых не бывает, — спокойно ответила Ксения Васильевна.
Некоторое время он не ходил в школу. Потом позабылось.
Вот она, та самая, «бешеная», Варвара Смородина, с угольными бровями и свекольным румянцем, призывает бунтовать против ликбеза.
— Не захочем — и баста. Кто нам прикажет? Чай, не царский режим.
— Ежели сама председателева хозяйка против высказывает,
— И вправду. Председателю перед начальством ответ держать, а нам что?
— Гляди, Варвара, будет тебе от мужа, что наперекор власти мутишь, — остерег кто-то.
— Мой ответ, а вы как знаете, слушайтесь.
Но настроение было сломлено, женщины не желали слушаться.
Некоторые уже собрались уходить.
Положение создавалось критическое. Если сейчас разойдутся, после трижды, четырежды, в десять раз труднее будет собрать! И потом, самое главное, что скажут завтра Катины ученики — младшие, средние, старшие? «Не послушались наши мамки учительницу, значит, не больно-то стоит».
Когда что-то по-настоящему опасное угрожает тебе, стеснительность как ветром сметет. Капельки пота мгновенно просохли у Кати на лбу. Она не стеснялась, не робела. Знала одно: надо спасать положение.
— Товарищи женщины, поднимите руки, у кого дети учатся в школе, — сказала она строгим учительским голосом.
Новое требование озадачило женщин. Могли бы привыкнуть: на сельских сходках то и дело приходится голосовать «за» или «против».
Тем не менее озадачило.
Варвара Смородина первой вытянула руку.
— Мой Алеха в младшие ходит.
— А мой в третьих, — сказала Елизавета Мамаева.
Еще поднялось несколько рук.
— Что же вы делаете, товарищи матери? — укоризненно проговорила учительница. — Авторитет мой хотите сорвать? Разве ваши дети меня слушаться будут, если вы не послушались?
Это было так неожиданно. И убедительно.
— Катерина Платоновна, пристыдила, — ахнула и созналась Варвара Смородина. — Молода, а с головой. Согласны, учи.
— Бабы, и вправду нам не худа желают. Жизня-то новая, привыкать надо.
И начался мирный, довольно будничный урок. Другая на Катином месте, вероятно, прочитала бы зажигающую агитационную лекцию, но Катя истратила на выяснение отношений весь душевный заряд и потому без лишних слов приступила прямо к делу. Малышам Катя называла по одной новой букве в урок, а здесь назвала сразу несколько. Можно сказать, обрушила на бабьи, не привыкшие к отвлеченным понятиям головы кучу премудростей. Алфавит, гласные и согласные, звуки и буквы, и слоги, и даже знаки препинания. Все было выложено залпом, подряд. Ошеломленные слушательницы только вздыхали.
Но первое, сообща прочитанное, как и Катиными младшими, слово было: «мама».
— Вы прочитайте. Вы прочитайте, — заставила она.
Они читали. Лица светлели.
Не знала Катя методик. Никто не учил ее, как надо учить. А вот жила в ней догадка. Сердце, что ли, подсказывало? И бабы глядели на нее жалостливо, а значит, полюбили ее.
Была она тоненькой, слабенькой, длинноногой, усердной, так, видно, ей хотелось научить их грамоте, что иваньковские женщины, и раньше учительницу не ругавшие, теперь вовсе растрогались. Недавно бабушку проводила на кладбище. Срок пришел бабке, никого не минует, а девушку жаль. Сирота. Говорят, ни отца ни матери, ни кола ни двора.
Разговор после урока возник сам собой. Были среди женщин вдовы. У кого полегли на войне, у кого вернулись калеками.
Редкую избу обошло горе.
И они делились с учительницей пережитым в лихие военные годы. Да и нынче не сладко.
— Ты нам своя стала, иваньковская, к детишкам нашим со всем сердцем и к народу уважительная, да еще могилка на погосте сроднила.
— Бабоньки! — сказала Варвара Смородина, у которой свекольный румянец распылался так горячо, что казалось: тронь — обожжешься. — Бабоньки, споем, что ли? Учительница на посиделки не ходит, скромна ты лишку, Катерина Платоновна. И песен наших не знаешь.
— Для веселья не случай, — возразили ей.
— А мы не веселое, что душа просит.
Все затихли, и голос, глубокий и низкий, печально завел:
Счастье мое, счастье, Где ты запропало? Или мое счастье В воду камнем пало? В воду камнем пало…Записку принесла Авдотья в класс во время занятий.
«Катерина Платоновна, отпускай учеников. Собираю сход. Вопрос важный. Готовься вести протокол.
Председатель Петр Смородин».
Странно. Почему председатель собирает сход не вечером, как обычно, а сейчас? Почему снова ей, Кате, поручается вести протокол?
Впрочем, второе понятно. Втягивает в общественную жизнь, отвлекает от мучительных мыслей. Хороший человек Петр Игнатьевич.
Последнее время Катя редко встречала его. Зато часто стала прибегать Варвара, жена. В дела сельсовета она мало вникала. Говорила о доме, ребятишках, разных сельских новостях. И сокрушалась, что сохнет ее Петруша от дум.
— Жил бы обнаковенным мужиком, как до войны. Бывалоча, бедность та же, а заботы не те, плечи не гнут. Веселая была наша жизнь молодая! Выйдем на полосу. Я в лаптях, он в лаптях, а нам все нипочем, все на радость. Косой махнет, я инда сноп вязать кину, не нагляжусь, ненаглядный ты мой! Он меня бешеной-то за что прозывает? За любовь. Ревнива я от любви, нрав у меня неспокойный.
…Люди собирались на сход. Ученики еще не все разошлись, а класс уже набился битком. Парт не хватало. Принесли лавки из кухни, два стула и табуретку из комнаты учительницы.