Библиотека мировой литературы для детей, том 49
Шрифт:
Я тоже налил себе кружку молока, а дед поделился со мной крошками от пирога. Себе он взял коричневые, мне отделил желтые. Мы сидели, уставившись, словно загипнотизированные, на «чудо», и метали в рот сладкую труху; время от времени дед бормотал:
— Ну и чудно, ну и чудно!
Когда дед так говорит, это вовсе не значит, что ему и впрямь что-то кажется чудным, как раз наоборот.
— Ты его перевариваешь? — спросил я деда.
— Кого именно? — спросил дед, хотя прекрасно знал, кого я имею в виду.
— «Кого-кого»… Его светлость Тыкву Огуречную — вот кого.
Дед сказал:
— Нет.
Тут в кухню
То, что ни мы ей, ни она нам не сказали «доброе утро», дело обычное. С мамой можно заговаривать не раньше, чем она выпьет чашку кофе. До этого момента она не произносит ни слова.
Кофе был готов, и мама отпила первый глоток.
— Доброе пасхальное утро, — сказала она, продолжая массировать бледнеющий рубец. Потом, будто беседуя сама с собой, пробормотала:
— Ну и чертовщина же мне ночью приснилась!
Я сказал:
— Если тебе приснилась огуречина с короной, то это никакой не сон!
— Жаль, — сказала мама. Она помешала в чашке, хотя пьет всегда кофе без молока и сахара и мешать там было нечего.
Просидели мы так довольно долго. Мама — помешивая в чашке, а мы с дедом — поклевывая крошки.
Затем возник Ник. А так как у мамы по утрам реакция замедленная, то она слишком поздно обнаружила, что Ник достал из холодильника клубничное мороженое. Мама ужасно накричала на уплетающего мороженое Ника, Ник захныкал и заныл, что сейчас пасха, — на кой тогда пасха нужна, если даже мороженого вволю поесть нельзя.
Тут и Мартина вошла и раздраженно сказала, что от такого ора весь утренний сон насмарку. Она взяла у Ника вазочку с мороженым, переложила его в бокал для пива, побрызгала сверху содовой водой и заявила: теперь это, мол, пломбир с содовой, лучшего завтрака для детей не придумаешь и пусть он ради всех святых соблаговолит заткнуться. Но мама выплеснула пломбир с содовой в раковину. При этом она шумела, что если мы полагаем, будто можем творить все, что вздумается, то глубоко заблуждаемся. Потом мама взяла себя в руки, и Ник получил какао, а Мартина заварила себе крепчайший чай для успокоения нервной системы.
Я выглянул в окно. Небо было голубым, с единственным сиротливым облаком. В проулке, перед нашей садовой калиткой, стоял господин Павлица и насвистывал. Павлица ежедневно в восемь часов стоит перед нашим домом и свистом подзывает своего пса. В четверть девятого пес появляется, и Павлица перестает свистеть.
Когда пес явился, я подумал: сейчас четверть девятого, опять-таки небо голубое, пора одеваться. Потому что в девять часов каждый год мы отправляемся на пасхальную автопрогулку. Это традиция, сказал папа. И ехать обязан каждый, даже с насморком; да мы, честно говоря, уже и забыли, когда последний раз отбрыкивались, так как толку от этого чуть. Папа просто из себя выходит, если кому-нибудь из нас вздумается забастовать, — разве можно нарушать традицию! Для прогулки мама и Мартина обряжаются в вышитые крестьянские платья, мы с Ником влезаем в кожаные ковбойские штаны.
Как раз когда я об этом размышлял, в кухню вошел папа. Он сказал «доброе утро» и полез в шкафчик под раковиной, где мы держим картошку и лук.
— Что ты там ищешь? — спросила мама.
— Прошлогодний картофель! — ответил папа.
— Прошло… что? — спросила мама с нескрываемым ужасом.
Папа сказал, что он ищет клубни с побегами, то есть прошлогоднюю, проросшую картошку.
Мама сказала, у нас бывает только первосортная, свежая картошка. Но папа продолжал рыться как ни в чем не бывало. Маме хотелось знать, зачем это папе понадобилась проросшая картошка, и папа растолковал: она нужна ему на завтрак.
— Ты будешь есть на завтрак сырые клубни? — воскликнул Ник в диком восторге.
— Я пока еще нет, — сказал папа. — Король Куми-Ори желают!
Ники подлетел к кухонной тумбочке, распластался на пузе и выудил из нее шесть картофелин с длиннющими бледными ростками:
— Они тут с рождества! Как, годится?
Папа сказал, что в самый раз, но вообще-то суперсвинство давать картошке гнить с рождества. Это ли не наглядное свидетельство крайней бесхозяйственности! Потом он велел нам поторопиться и не забыть прихватить дождевики. И пускай мама запакует старый плед, а дедушка заправит переносный холодильник, и пускай Мартина положит в багажник бадминтон, я протру заднее стекло машины, а Ник дверные ручки, и пусть мама, не дай бог, опять не забудет острый нож, и бумажные салфетки тоже.
— А огуречный король что будет делать, когда мы уедем? — спросил Ник.
Папа заявил, что Огурцаря мы возьмем с собой, и мне придется посадить его к себе на колени. Я как гаркну изо всех сил «нет» и сразу еще раз «нет».
— Тогда он будет сидеть на коленях у Ника! — решил папа.
Ник ничего против не имел. Но мама, в свою очередь, заявила, что, поскольку Ник все равно будет сидеть на коленях у нее, ей как-то не очень хочется, чтобы сверху водрузился еще и Огур-царь. Она ведь не основание пирамиды бременских музыкантов.
Папа вопрошающе посмотрел на Мартину. Мартина покачала головой. Тут же заодно покачал головой и дед. Папа вскипел. Один из нас обязан взять Куми-Ори, кричал он. Сам он не может его взять, потому что сидит за рулем.
— Он мне не симпатичен, — проворчал дед.
— Он липкий, как сырое тесто! — сказал я.
— У меня Ник на коленях. С меня хватит! — отрезала мама.
— У меня при виде его мурашки по спине бегают! — воскликнула Мартина.
Папа совсем распалился. Мы неблагодарные, бушевал он, у нас нет ни стыда ни совести. Он метался между кухней и ванной комнатой и при этом мылся, брился, одевался. Застегнув последнюю пуговицу, он застыл перед нами с угрожающим видом:
— Так кто же возьмет короля на колени?
Дед, мама, Мартина и я замотали головами. Это был вообще первый случай, когда ни один из нас не подчинился папе. Мы сами очень этому удивились, но еще больше удивился папа. Он даже изумленно переспросил. Но это ничего не изменило. Тогда папа, взбешенный, ринулся в свою комнату, взял на руки Куми-Ори, отнес его в гараж и посадил в машину на заднее сиденье. Нику он сказал:
— Пошли, Ник, мы едем одни!
В нашу сторону он нарочно не взглянул. Папа так рванул машину из гаража, что передним левым колесом смял куст роз, опрокинул гипсового гнома и тачку. Он вылетел из ворот на улицу, как будто собирался выиграть Гран-при Монако.