Библиотека мировой литературы для детей, том 49
Шрифт:
— И мне тоже как-то не по себе от вина, — проговорил Тим, еле ворочая языком.
Но Джонни его не слушал — он все старался вспомнить пословицу. И вдруг он крикнул:
— Ага, вспомнил: «Teach me to laugh, save my soul!» Как это я мог забыть?
Он со смехом постучал себя по лбу и вдруг, все еще продолжая смеяться, повалился с побелевшим лицом со стула на пол и застыл без движения неподалеку от убитой крысы.
Тим, мгновенно протрезвев, вскочил и стал испуганно озираться, ища помощи, но тут взгляд его случайно упал на кельнера, равнодушно смотревшего на происходящее. В этот момент
И тут Тим снова превратился как бы в другого Тима. Внешне спокойный, он кивком головы подозвал кельнера, а потом опустился на колени рядом с Джонни. Рулевой, не приходя в сознание, медленно и с трудом, но все же вполне отчетливо повторял английскую поговорку.
В ту же минуту Тим увидел рядом с собой склонившегося кельнера и барона, стоящего у него за спиной.
— Господин Талер! Какая счастливая случайность! — воскликнул Треч с хорошо разыгранным изумлением. — Мы ищем вас уже больше часа!
— Если с рулевым что-нибудь случится, — не слушая, крикнул Тим, — я заявлю на вас, барон! И на кельнера тоже!
Теперь Треч развеселился.
— Для волнения нет никаких причин, господин Талер! — заметил он с улыбкой. — Его здоровью это не повредит! Правда, со службы нам придется его уволить. Но человек такой силы без труда найдет себе работу в доках.
Между тем посетители пивной начали проявлять любопытство и, столпившись у столика, стали, перебивая друг друга, подавать разные полезные советы. Они, как видно, считали, что Джонни пьян. Треч, стремясь, как всегда, избежать публичной сцены, потянул Тима за рукав к выходу.
— Ваш портрет, господин Талер, напечатан сегодня во всех газетах. Будет очень неприятно, если вас тут узнают. О рулевом вы в самом деле можете не беспокоиться. Пойдемте!
Несмотря на сопротивление Тима, не хотевшего оставлять Джонни одного в таком состоянии, барону удалось в конце концов вывести его на улицу.
Нельзя было допустить, чтобы Треч успел обо всем догадаться. Кроме того, у Тима было смутное чувство, что в этой странной, запутанной игре, где участвовала и дохлая крыса, и упавший в обморок рулевой, и английская пословица, выиграл не барон, а Джонни.
И Тим покинул пивную, до потолка уставленную бутылками, гораздо более спокойно, чем могло показаться.
Роскошный автомобиль, ожидавший их у входа, загораживал чуть ли не весь переулок. Позади него стояли еще две другие машины, и Тим заметил, что в них сидят оба хорошо известных ему субъекта. Из озорства он вежливо кивнул им, и они, слегка огорошенные, кивнули в ответ.
В машине, откинувшись на красную кожаную спинку заднего сиденья, сидел директор Грандици. Когда барон и Тим уселись с ним рядом, он захихикал:
— Ах вы маленький беглец! Вы неплох водить нас за нос, синьор! Но моя мудрый друг Астарот…
— Заткнись, Бегемот! Он не в курсе! — рявкнул барон на директора с необычной для него грубостью.
Но, тут же обратившись к Тиму, любезно разъяснил ему, что они с Грандици являются членами так называемого «Клуба Ваала» и иногда называют друг друга смеха ради клубными прозвищами.
У Тима было смутное ощущение, что он уже услышал
Когда автомобиль проезжал мимо памятника Христофору Колумбу, Треч сказал Тиму:
— Завтра рано утром мы вылетаем в Афины, господин Талер! Самолет принадлежит фирме. Он будет ждать нас на аэродроме ровно в восемь часов.
Тим кивнул, ничего не ответив. Он, наверное, уже в десятый раз повторял про себя английскую поговорку. Наконец он решился спросить Грандици.
— А что это значит: «Тич ми ту лаф, сейв май соул»?
— На каком это языке? — осведомился Грандици.
— На английском, — спокойно ответил барон. — Старая пословица, такая же глупая, как большинство пословиц. — Он повторил фразу с хорошим английским произношением. Потом вполголоса перевел: — «Кто смеется, тот спасен!» А буквально: «Научи меня смеяться, спаси мою душу!»
Тим сказал как можно равнодушнее:
— А-а, понятно!
И больше не произнес ни слова. Он все повторял и повторял про себя эту пословицу, только теперь у него получалось: «Научи меня смеяться, рулевой!»
Лист двадцатый
ЯСНЫЙ ДЕНЬ В АФИНАХ
Самый большой филиал концерна барона Треча находился в Афинах — древней столице Греции. В этом городе барон был необычайно оживлен и любезен. Он старался даже по возможности оградить Тима от директоров и банкетов. Вместо этого он водил его гулять по улицам. Правда, на некотором расстоянии вслед за ними всегда ехал автомобиль, и по первому знаку Треча шофер мог подкатить к тротуару и распахнуть дверцу.
Барон не стал показывать Тиму те достопримечательности, ради которых приезжает в Афины большинство иностранных туристов. Он не поднимался с ним на Акрополь — поглядеть, как блестит между белыми колоннами веселой голубизной Эгейское море, не водил его смотреть на мраморные статуи, излучающие — от ямочек у щиколотки до полукругов возле уголков губ — божественный смех; не показал ему ясно сияющего неба над высокими храмами. Вместо всего этого он повел его на афинский рынок.
— По крайней мере, половина тех денег, которые получают здесь за товары, попадает в мои руки, — сказал он Тиму. — Вы, господин Талер, как мой наследник, должны знать, каким образом создается наше богатство. Ну, разве не наслаждение глядеть на эти краски?
Треч отправился с Тимом прежде всего в рыбные ряды. Выпучив глаза, со сверкающей красной полосой под жабрами, лежала здесь рыба — тысячами, в больших открытых холодильниках. Богатства моря были представлены во всей своей роскоши. Блистало серебро, отливала голубизной сталь; то тут, то там виднелись ярко-красные и матово-черные пятна и полосы. Но барон смотрел на все это глазами торговца.
— Этот тунец доставлен сюда из Турции, — объяснял он. — Мы закупаем его там совсем дешево. А эта треска из Исландии — одна из самых прибыльных наших торговых операций. Хамса, каракатицы и сардины привезены из Италии или пойманы здесь, в Греции. На этом много не заработаешь. А теперь пройдем дальше, господин Талер!