Библиотекарь или как украсть президентское кресло
Шрифт:
— Следуя твоей логике можно вообще оправдать что угодно, — сердито пробурчала Энн.
— Глупость. Единственное, что нельзя оправдать, — это глупость. Потому что, когда ты несешь ответственность за кого-то, ошибаться, если можно этого не делать, попросту бесчестно. Бесчестно оставаться невежественным и коснеть в своём невежестве. Ты должна уметь пользоваться инструментами власти, а этому ты должна научиться.
Так, тихо и медленно, он смог уговорить её прибегнуть к помощи шпионов. Она боялась, что это пагубно скажется на её моральном облике, что ей понравится знать скрытое, знать то, о чём открыто ещё никто и нигде не говорил. Ей и в самом деле стало это нравиться. В особенности в те долгие дни, когда она должна была играть слабую женщину, чтобы Скотт был всё более и более уверен в своей победе. Играть роль втёмную, приняв на веру слова Хаджопяна?
Так что сейчас, когда Хаджопян сказал ей, что противники готовят ответный удар, она подумала, что он узнал об этом от шпионов и сейчас расскажет ей, что именно они задумали.
Но она ошиблась: «Никто не знает, что они задумали».
— В смысле?
Они словно бы покачивались на волнах католических песнопений, мужские голоса словно обволакивали их.
— В смысле, что мои источники не имеют об их планах ни малейшего понятия.
— Но, если они не имеют ни малейшего понятия, тогда… — дело со шпионами у них было поставлено хорошо, Энн даже и не ждала, что всё будет так хорошо. У Хаджопяна или у того, кто непосредственно занимался шпионами, был дар: находить слабые звенья, недовольных. И их шпионы находились в самом центре компании Скотта. — … тогда, может, это всё и неправда и они ничего не планируют.
Была когда-то какая-то дурацкая передача, «Кунг Фу», что ли, она называлась…интересно, это было до того, как она поехала во Вьетнам или когда она уже вернулась? И там был монах с кожей, что папиросная бумага, который, как только главный герой — мальчик, воспитанник шаолиньского монастыря, — ошибался, смотрел на него с таким видом, как будто хотел сказать: «Какой же ты ещё ребёнок! Ты ничего не знаешь. Я так стараюсь научить тебя хоть чему-то, но всё бестолку. Поможет только затрещина». Именно это увидела Энн Линн в глазах своего советника. Нет, нет, конечно же, Хаджопян не стукнул её по голове, но смотрел он на Энн именно с таким видом. Это длилось буквально доли секунды, но за такими моментами обычно следует ясное понимание сути. В эти мгновения вы понимаете, что Старый Монах очень любит мальчика, что он относится к нему как к сыну, что он суров с ним сейчас, чтобы потом он был готов к любым испытаниям. А ещё Энн Линн вдруг увидела, что лицо учителя посерело и постарело, что кожа у него стала совсем тоненькой, что годы и болезни точат его изнутри. И ей стало страшно: он так нужен ей, он нужен ей, она любит его. Нет, нет, это не романтическая влюблённость, это не плотское желание, она просто его любит. Он был для неё руководителем предвыборной компании, человеком, который развлекался со средствами масс-медиа и блистательно играл свою роль в шоу, в шоу, собственноручно им разработанном. Сейчас же она поняла, что он значит для неё гораздо больше. Он — её Учитель, он — Мерлин, который воспитывает будущего короля, готовит его к тяжёлым испытаниям в будущем, к тому, что быть первым человеком в государстве — это очень и очень нелёгкий труд.
Тут в ней проснулся диагност. Что она упустила? Возраст? Он соврал, когда сказал, сколько ему? Может быть, он просто устал? У него рак? Спид? Просто неизлечимая болезнь, этакий убийца в ночи?
Но прежде чем у доктора появились предварительные версии, прежде чем она взглянула на больного внимательнее, выражение лица помощника изменилось — теперь оно, как обычно, излучало деловитость, уверенность и спокойствие.
Оба молчали. Энн впервые в жизни почувствовала, что песнопения задели в ней какую-то глубинную струнку, она не знала: ни что, ни где, ни как, просто чувствовала и всё. Она впервые задумалась о том, к чему она стремится. И испугалась. Страх впереди и страх позади. Впервые в жизни она осознала, что боится выиграть, так же, как боится проиграть, а ведь именно это желание — желание всегда побеждать — и вело её все эти годы. Она поняла, что ей придётся принять этот страх и преодолеть его, что Королева-победительница не может позволить себе бояться победы, потому что это она отвечает за людей, потому, что это она должна будет принять на себя всю тяжесть неудачи, всю горечь поражения, она одна за всех. Она начала понимать, почему Скотт настолько успешен и популярен. Он взял на себя ответственность за убийство врагов своей страны,
— Так, — решительно начала Энн. — Что слышно от шпионов?
— Ничего. — Хаджопян пронзил её взглядом: «Пойми же ты уже, наконец».
И она поняла. «Они, несомненно, что-то замышляют. А иначе и быть не может. Они не захотят расставаться с властью. Во всяком случае, добровольно. И если мы до сих пор не знаем, что они задумали, это означает только то, что задумали они действительно что-то очень серьёзное. Настолько серьезное, что знают об этом единицы. Именно поэтому мы до сих пор в неведении и переживаем из-за этого».
Хаджопян едва заметно кивнул, и в ту же секунду она увидела, что старый-престарый монах внутри телепродюсера радостно улыбнулся: «Растёт кузнечик-то, растёт».
— Лучшее, что нам остаётся, что тебе остаётся — это сохранять спокойствие, чтобы когда они ударят, ты смогла удержаться на плаву и на то время, что ты будешь собираться для ответного удара, можно было уловить, куда дует ветер.
На самом деле Хаджопян кое о чём слышал. Буквально крохотное колебание воздуха, лёгкую аритмию в часах противника, лёгкое трепетание мушки в паутине. Он слышал, что на ферме Стоуи случилось что-то из ряда вон, что там собрались Золотые Слоны, и что человек выпрыгнул из окна и сумел сбежать от людей из Министерства внутренней безопасности, может быть, даже от частной охраны и что там взбесились лошади. Но информация пришла не по полицейским каналам, полиция ничего об этом не знала. Во всяком случае, пока у него нет информации о том, что в дело включилась полиция. Переполох, но полицию не зовут. Значит, там действительно случилось что-то из ряда вон. В дело включается Министерство внутренней безопасности. Значит дело политическое. Это не международный терроризм. Ни один Абдулла или Мохаммед понятия не имеют, кто такой Алан Карстон Стоуи. Они для своих целей выбирают ярких, известных.
Хаджопян был уверен: всё дело в ослах и слонах. Вдруг всё связано с этой тайной за семью печатями?
Глава 28
Кардинал обратил внимание, что Мёрфи нанесла удар в четыре двадцать, когда до конца передачи оставалось не более тридцати секунд.
И им, таким всем из себя серьёзным людям, вроде бы не оставалось ничего иного, кроме как проглотить обиду и взяться за работу. Использовать весь свой опыт, весь авторитет, прорваться на чужую половину поля, добежать до ворот и забить гол.
Наверно, Кардинал знал, что они проиграли, потому что попали в засаду. Знал, что Хаджопян сумеет воспользоваться результатами и у него есть секретное оружие для ответного удара.
Так что пришло время Стоуи и его плану 1.1.3. И это не важно, как далеко придется зайти, ведь иначе вполне возможно, что Мёрфи действительно займет президентское кресло. А это уже совсем нехорошо.
Вчера он ушёл буквально за минуту до конца совещания и не знал о произошедшем: не знал о библиотекаре, выпрыгнувшем в окно, не знал о выстрелах, не знал о переполохе в конюшне.
Он почувствовал неладное только на следующий день. Когда он приехал на ферму, Билл сказал ему, что Стоуи на конюшне и вместе с ним его менеджеры, адвокаты, а также владельцы кобылы по кличке Прекрасная Карина.
— Нет-нет, Билл, я пойду пешком. Я и так слишком много сижу.
Ему нравилось ходить здесь. У Стоуи было прекрасное поместье, а во сколько ему может обходиться его содержание, он и думать не хотел. Интересно, что будет, когда Стоуи умрёт. Небось, заграбастает земли какой-нибудь молодчик, да и разобьёт на участки.
Когда он вошёл в конюшню, то увидел, как ухоженная женщина лет пятидесяти в английском костюме для верховой езды бежит к каштановой кобыле. За ней бежал и громко пыхтел, отдуваясь и вздыхая, человек, вероятнее всего, её муж, а за ним бежали несколько юристов в пиджаках и галстуках, которые, учитывая место события, а именно конюшню, выглядели очень своеобразно. Но хотя эти господа и передвигались на повышенной скорости, они умудрялись вести между собой оживлённейший спор. Замыкал всю эту процессию Алан Стоуи.