Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура
Шрифт:
Провести в жизнь подобный акт шансов было столько же, сколько сухой закон. Не в том дело, что все население страны заделалось вдруг читателями Библии. Но достаточное число убежденных протестантов, или, как их тогда назвали, лютеран, сделали своим кредо свободный и личный доступ к Писанию, чтобы нивелировать попытку Генриха его воспретить. Особенно при католической реакции в правлении королевы Марии, когда Большие Библии были изъяты из церквей и запрещены, это кредо обрело новую жизнь, какая возникает у слов, которые тираны стараются подавить. Идя на костер, «добрый доктор Тейлор» воззвал к своим прихожанам: «Добрые люди! Я не учил вас ничему, кроме святого слова Божия, и эти уроки я почерпнул из благословенной книги Господа, святой Библии, и сегодня я пришел сюда, дабы скрепить их кровью»34. В ужасном 1555 году 67 протестантов были сожжены в тщетной попытке королевы Марии силой подчинить англиканскую церковь Риму. Одни, как Роуленд Тейлор, окончили свои дни в беспрекословной верности своим принципам, другие, как Кранмер, отреклись от прошлых покаяний, но все через
В правление королевы Елизаветы все вновь было перевернуто с ног на голову, реформы были восстановлены, а в церкви вернулись библии. Была заказана новая версия, но ее редакторам предписали следовать Большой Библии и «не отступать от нее, разве что там, где она явно отходит от греческого и иудейского оригинала»36. Тем самым новая версия перенесла традицию перевода Тиндейла в новое поколение. Известная как Епископская Библия, эта елизаветинская версия продержалась до воцарения короля Иакова. К тому времени набрали силу пуританские секты, предпочитавшие кальвинистскую версию, называемую Женевской Библией, и в результате возникла ситуация, когда читаемая в церкви официальная Библия не соответствовала той, которая приватно читалась во многих домах. На так называемой Хэмптон-Кортской конференции в 1604 г. была подана петиция о создании новой версии — так был дан ход невероятному по своему размаху и сложности процессу, в результате которого 44 четыре ученых создали версию короля Иакова.
Почти сто лет прошло с тех пор, как Тиндейл начал свой труд, и за это время результатом прогресса в изучении греческого и иврита стало множество новых исследований древних текстов, множество новых учебников, словарей и трактатов. Среди работавших над Библией короля Иакова были Эдвард Ливли, профессор королевской кафедры иврита в Кембридже, Ланселот Эндрюс, дьякон Вестминстерского собора, знавший иврит, халдейский, сирийский, греческий, латынь и еще с десяток языков, Уильям Бедуэл, профессор Сент-Джон-Колледж в Кембридже, величайший арабист Европы, и еще по меньшей мере девять других, кто были тогда или стали позднее профессорами иврита или греческого в Оксфорде или Кембридже. Ученых разделили на шесть групп, по девять человек в каждой, две таких группы заседали в Оксфорде, две — в Кембридже и еще две — в Лондоне. Для руководства им представили шесть правил, которые ясно свидетельствуют о деловом подходе духовенства и ученых XVII в. Каждой группе был передан в работу ряд книг, и каждый ученый должен был единолично работать над определенным ему рядом глав. Затем все должны были «сходиться, совещаться о том, что успели сделать, и добиваться единства относительно того, что в их частях останется». Затем несколько групп должны были обмениваться законченными текстами «для серьезного рассмотрения и обсуждения, ибо его величество в том был весьма взыскателен». Если впоследствии еще оставались разногласия, то редакторы должны были писать друг другу о своих сомнениях, «указывать место и называть причины того, почему не дает согласия, дабы устранить разногласия на общем совещании глав каждой группы в конце работы»37. Можно было затребовать дальнейших разъяснений от ученого лица вне группы. Каждому епископу было вменено в обязанность передавать новости о проекте любому ученому, посвятившему себя древним языкам, и поощрять его посылать переводчикам полезные замечания.
В предисловии к законченному тексту, который увидел свет в 1611 г., «работники», как назвали себя переводчики и редакторы, просто заявляют, что постарались «улучшить хороший перевод или из многих переводов сделать один принципиально хороший, таково было наше старание, и вот плоды нашего труда». Они утверждали, что не чурались «пересматривать то, что мы делали, и возвращать на наковальню то, что выковали». Не связывали они себя и строгой обязанностью употреблять в точности то же самое английское слово всякий раз, когда в тексте оригинала встречалось то же самое слово, «ибо неужто царство Божие должно превратиться в слова или слоги?» Благодаря такой свободе языка удалось сохранить труд их предшественников. На деле первое из 13 правил закрепляло заданный Тиндейлом стиль, недвусмысленно приказывая «следовать [Епископской Библии] и отступать лишь в малом, когда дозволит истина оригинала». Данные переводчикам инструкции свидетельствуют о том, насколько, по сути своей, честной была попытка как можно ближе подойти к оригинальному смыслу, записанному тысячелетия назад в Палестине, насколько поразительно свободным от догматичности получился перевод. Например, имена пророков и все прочие личные имена следовало «сохранить как есть, в соответствии с тем, как они простонародно используются». Личные толкования воспрещались правилом № 6: «Нельзя создавать никаких заметок на полях, только лишь в разъяснение еврейских или древнегреческих слов». Наконец, в предисловии ученые признавали, что постоянно старались держаться подальше и от «педантичности пуритан», и от «невнятности папистов» и были тверды в своем намерении, чтобы «Писание говорило само за себя, как на языке ханаанском, дабы могло быть понято любым простолюдином». В этом они преуспели, и это увенчало их славой, поскольку их Библия была не только понята всеми, от самых образованных до «самых простонародных», но и снискала широкую известность и любовь англичан.
Глава VI
Предприимчивые Купцы в Леванте
В эпоху Великих
«Ибо знамена какого короля нашей страны до Ее Величества, — продолжал он, — видели в Каспийском море? Кто из них вел дела с императором Персии, как делала Ее Величество, и заручился для своих купцов великими и выгодными привилегиями? Видывал ли кто до сего правления английского купца на величественной веранде великого синьора Константинополя? Находил ли кто-либо английских консулов и агентов в сирийских Триполи, в Алеппо, в Вавилоне и в Бальсаре? Бросали ли якорь английские корабли на берегах могучей реки Плато… причаливали ли к Лусону, невзирая на происки врага… торговали ли с князьями Молуккских островов… И под конец возвращались домой, богато нагруженные товарами из Китая, как делали это поданные сей ныне процветающей монархии».
Возвращение домой «богато нагруженными» было решающим фактором елизаветинской экспансии. Мотивом первооткрывателей была торговля, а целью — товары Востока. Роль Палестины как Святой земли на время позабылась, а сама Палестина стала всего лишь промежуточным звеном в торговле, открытой с Османской империей. Крестоносцы, погоняемые жаждой рубить головы туркам, уступили место нагруженным дарами послам, которые выманивали у турок торговые привилегии любезными словами и обещаниями. В ходе торговых и дипломатических отношений, завязавшихся между Англией и Османской империей в то время, закладывались основы будущего стратегического вмешательства Англии в дела Ближнего Востока.
Корона вступила в партнерство с купцами и мореплавателями, субсидируя их экспедиции и получая немалую прибыль по их возвращении. Прежде всего от этого выиграл английский флот. По мере того как расширялась торговля, все больше и больше строилось кораблей, чтобы ее вести, и готовилось матросов, чтобы на этих кораблях плавать.
Тем временем вместе с флотом развивался другой инструмент империи — компании, получившие королевскую хартию. Основанные группой купцов и предпринимателей, такие компании получали права монополии на торговые привилегии в отдельных областях в обмен на ежегодную дань короне. Первой королевскую хартию получила в 1554 г. Московская торговая компания, второй была Левантская компания, получившая в 1581 г. хартию на торговлю во владениях «великого синьора», султана Османской империи.
Палестина относилась к этим владениям, но это была Палестина, на поколение заброшенная, не посещаемая и практически забытая англичанами. Торкингтона, последнего паломника в 1517 г., и Энтони Дженкинсона, первого из купцов в 1553 г., разделяло несколько десятилетий, и за это время нет никаких записей о путешествиях англичан в Палестину. За этот провал длиной в поколение в Англии была свергнута власть католической церкви, а в Иерусалиме упрочилось владычество османов. Эти два события в ответе за наступление новой эры в отношении Англии к Палестине. В 1453 г. новые и еще более ужасные турки захватили Константинополь, который по сей день остается в их руках. К 1540 г., на пике могущества Сулеймана Великолепного, турки правили в Дамаске, Иерусалиме и Каире, в Будапеште и Белграде, на Родосе и в Алжире. Они перекрыли все пути в Палестину как по суше, так и по морю. Путешественников-христиан они считали своей законной добычей, которых надлежало захватить и продать в рабство или убить как неверных, и смерть которых добудет убийце место в раю.
Не только безмерно увеличились риски путешествия в Святую землю, но исчез и побудительный мотив. Согласно протестантской доктрине, спасение можно было заслужить путешествием не тела, а души. «Лучшее путешествие, — писал Сэмуэль Перчаз, — мирный путь доброй совести к тому Иерусалиму, что в горнем мире»2. Повсюду, где пускала корни Реформация, паломничества прекращались, во всяком случае на время. Протестанты порицали их наряду с торговлей индульгенциями как самый отвратительный обычай католической церкви — ритуал, публичное отправление которого подменило собой личную нравственность. В те дни протестантство помимо всего прочего означало протест, Реформация — реформу, а самой настоятельной реформой было заменить те механические уловки, посредством которых Рим наделял благодатью, личным трудом на благо внутренней добродетели. Предпринять физическую поездку к какому-нибудь месту паломничества значило, по словам Перчаза, поставить по угрозу путешествие души, и он добавлял страшное предостережение, дескать, «приписывать святость какому-то месту — еврейство»3.
На Восток теперь манило не спасение души, а коммерция. Там, где некогда сходили на берег паломники, теперь складывали на причалы тюки английской шерсти. Назад отправлялись пряности и шелка, масла и вина, ковры и драгоценные камни. Караваны из Аравии проходили через Палестину, выставляли свои товары на рынках, а после эти товары переправлялись на поджидающие корабли европейских купцов. Земля Палестины мало что вносила в новую коммерцию. Под деспотичным правлением турок скорым ходом шли обезвоживание и эрозия почвы, последовавшие за различными завоеваниями и битвами арабов, сельджуков, христиан и татар. Уступчатые виноградники осыпались, склоны холмов выветривались, цистерны и акведуки забивал ил. Земля, кормившая сады и дворцы царя Соломона и весь «многолюдный, шумный мир» библейских времен, превратилась в глухой уголок Османской империи. Даже ее порты Яффа и Акра, хотя еще полные жизни, уступили пальму первенства Искадеруну, порту Алеппо, с одной стороны, и Александрии и Алжиру — с другой.