Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Такман Барбара

Повсюду, где пускала корни Реформация, Библия заменяла папу римского в роли высшего духовного авторитета. Чтобы уменьшить притязания Рима, все более и более подчеркивалось палестинское происхождение христианства. Там, где раньше правили папские буллы, теперь взяло верх слово Божие, явленное в иудейских заветах Аврааму и Моисею, Исайе, Илии и Даниилу, Иисусу и Павлу.

«Задумайтесь о великом историческом факте, — писал Томас Хаксли, — что этой книгой было пронизано все, что есть лучшего и благороднейшего в истории Англии, что она стала национальным эпосом Британии»³. Налицо любопытный факт того, как семейная история одного народа становится национальным эпосом другого. После выхода в свет версии короля Иакова в 1611 г. адаптация стала полной. Библия принадлежала Англии так же, как добрая королева Бесс или королева Виктория. Те, кто пишет об Английской Библии, по обыкновению, прибегают к выражениям вроде «эта национальная Библия», «это величайшее произведение английской классики», а Г. У. Хоур в своей «Эволюции Английской Библии», доходит даже до того, что называет ее «освященным веками английским наследием», что показывает, насколько энтузиазм может подвести ученого. Ведь Английская Библия далеко не «освящена веками», поскольку ей не так уж много лет, если сравнивать ее, к примеру, с произведениями Чосера, и не является «наследием»,

разве что речь идет о переводе. Ее содержанием было и остается происхождение, верования, законы и хронология событий истории еврейского народа Палестины, и большая ее часть написана задолго до того, как кто-либо в Англии научился читать или писать. Однако ни одна другая книга не проникла так глубоко в плоть и дух английской жизни. Когда умирающий Вальтер Скотт попросил Локхарда почитать ему вслух, Локхард спросил, какую книгу, а Скотт ответил: «Есть только одна».

Заключается ли причина столь большого влияния Библии на английский народ в ее внутреннем содержании или в красоте версии короля Иакова — дело мнения. Книг и работ, относящихся только к влиянию авторизованной версии короля Иакова на разговорный язык и литературу Англии, хватит на целую библиотеку. Но тут нас касается не столько литературный аспект, сколько то, какое воздействие Библия оказала, познакомив англичан с еврейской традицией Палестины.

Почему это собрание еврейских семейных историй стало главной книгой английской культуры? Почему Мильтон, собираясь написать эпическую поэму об истоках Англии, обратился вместо этого к библейским темам в «Потерянном рае» и «Самсоне-антагонисте»? Почему Буньян обращается к тому же источнику в «Путешествиях пилигрима», который станет второй Библией во многих домах? Почему, вопрошает валлийский писатель Джон Кауптер Поуис, у англичан такая «мания к Ветхому Завету» и почему «наша англо-кельтская раса обретает свою индивидуальную религию в еврейских эмоциях и в еврейском воображении»? Он предполагает, что «в древних аборигенах этих островов текла прекельтская кровь, причем вовсе не арийская, и именно их прапамять пробуждает в атавистических глубинах эта семитская книга»⁴? Средний англичанин поморщился бы от таких кельтских аллюзий (хотя они могут прийтись по вкусу энтузиастам Англо-израильского движения⁵, которые путем исковерканного толкования случайных отрывков Библии убедили себя, что англичане истинные потомки десяти потерянных колен Израилевых). Но незачем заходить так далеко в атавистические дебри аборигенов-бриттов, чтобы понять привлекательность Ветхого Завета. Главным образом она основывается на двух идеях, которые отличают его от любого другого свода мифологически-религиозной литературы: идея монотеизма и идеал упорядоченного общества, основанного на нормах общественного поведения между человеком и человеком и между человеком и богом. Как раз это возвышенно суммировал мистер Гладстон, архетип англичанина, воспитанного на Библии, который сам, пожалуй, походил на какого-нибудь древнего пророка. Христианство, писал он, обязано иудеям концепцией единства божия, и когда мы теперь спрашиваем, как эта идея, «столь повсеместно отрицаемая в древности, поддерживалась в мире в долгий период всеобщей тьмы и благополучно была передана нам, ответом будет, что поддерживал ее, и только ее одну как живой постулат религиозного долга в одной маленькой стране один маленький и обычно унижаемый народ, и что эта страна и этот народ приняли эту драгоценную истину и сохранили ее в писании Ветхого Завета»⁶.

Единый бог и единый народ, избранный для передачи слова Божия, который стремится, пусть и не безупречно, жить по закону этого слова, — в таком смысле поколение за поколением англичане стали воспринимать Библию. Ее знали все. Во многих домах она была единственной книгой, а потому ее читали и перечитывали, пока ее слова и образы, персонажи и истории не становились такими же привычными, как хлеб. Дети заучивали длинные главы наизусть и обычно знакомились с географией Палестины еще прежде, чем с географией собственной страны. Ллойд-Джордж вспоминал, как при первой его встрече с Хаймом Вейцманом в декабре 1914 г. в разговоре всплывали название мест, «знакомые мне лучше, чем места сражений на Западном фронте»⁷. Биограф лорда Бальфура писал, что интерес Бальфура к сионизму проистекает из изучения Ветхого Завета в детстве под руководством матери. Было ли это библейское образование столь же интенсивным, как у писателя и теоретика искусства Рескина, который на первой же странице своей автобиографии пишет, как по требованию матери должен был прочесть всю Библию «слог за слогом, трудные имена и названия, вслух, от Бытия до Откровений приблизительно раз в год… и на следующий день начинать снова с Бытия»⁸? Вероятно, маленький Рекскин и не подозревал, что делает ровно то, что каждый день делается в еврейских синагогах (хотя и без Нового Завета), но, став взрослым, вспоминал это как «самую драгоценную и в целом единственно существенную часть моего образования».

Невозможно установить точную дату, когда Англия переменилась, став, так сказать, англиканской, когда бог Авраама, Исаака и Иакова стал английским богом, когда герои Ветхого Завета заняли место католических святых. Вся Европа менялась на рубеже XVI столетия, когда Средние века уступали место Ренессансу и Реформации или тому, что люди того времени называли «новой ученостью». Одни ученые датируют конец Средних веков падением Константинополя в 1453 г., другие — изобретением печатного пресса в 1454 г., третьи — открытием Нового Света Колумбом в 1492 г. или восстанием против Рима, сигнал которому был дан, когда Лютер прибил свои тезисы к двери собора в 1517 г. Не одно из этих событий в отдельности, но комбинация и взаимодействие всех их на протяжении приблизительно 50 лет открыли дорогу новой эре. В Англии для упрочения Реформации потребовался весь бурный XVI в., и в каждое десятилетие на плахах катились головы и горели на кострах еретики. Среди тех, кто пролил свою кровь, были переводчик Библии Тиндейл, министр короля Кромвель, несгибаемый католик сэр Томас Мор и столь же несгибаемый протестант Кранмер. Однако работа по переводу Библии упорно продвигалась, пока в первые годы следующего столетия не достигла своей кульминации в Библии короля Иакова. Она далась ужасной ценой, но, как сказал один персидский поэт, роза расцветает краснее там, где кровоточил какой-нибудь цезарь.

Работа, завершившаяся в 1611 г. Библией короля Иакова, на самом деле была начата в 1525 г. Тиндейлом, но он был ни в коей мере не первым, кто сделал перевод этого текста на английский язык. Самые первые переводы были сделаны в период до изобретения книгопечатания, и число экземпляров в силу необходимости ограничивалось трудностью воспроизведения большого числа рукописных копий. Едва был изобретен печатный станок, хлынул настоящий поток, и Английскую Библию было уже не сдержать, поскольку сколько бы церковные власти ни скупали и ни сжигали книг, столько же копий можно было напечатать.

Тот факт, что Генрих VIII пошел против папы римского в деле о разводе и тем самым дал добро на протестантское восстание, был не причиной реформации, а случайностью, заставившей корону стать на сторону реформаторов раньше, чем это могло бы случиться. Реформация все равно имела бы место, даже если бы не существовало Генриха VIII и его вожделения к Анне Болейн. Дух протестантства витал в воздухе и был силен в Англии еще с тех времен, когда Джон Уиклиф и его ллоларды боролись со злоупотреблениями католической церкви в XIV в. Уиклиф вместе с последователями перевел всю латинскую версию Библии в 1380-х гг. Сколь огромна была их преданность своему делу, становится очевидно, если задуматься о масштабе работы. До наших дней дошли 170 рукописных копий Библии Уиклифа⁹. Некогда их существовало много большие, поскольку многие, вероятно, были уничтожены во время гонений на ллолардов как еретиков и еще больше потерялось в последующие годы. Всего было изготовлено две, три, возможно, четыре сотни экземпляров, и каждый был с огромными затратами времени и труда скопирован от руки (в Английской Библии приблизительно 774.000 слов), и за изготовление каждого свобода или даже жизнь переписчика подвергались опасности. Само владение Библией на английском языке в то время могло быть использовано в качестве доказательства преступной ереси. «Наши епископы проклинают и жгут Закон Божий, потому что он составлен на родном языке»¹⁰, — обвинял один писатель-ллолард XV в.

Но епископов тревожило не столько то, что Библию читают, сколько то, кто ее читает. В ярость епископов приводил не перевод как таковой, а неавторизованный перевод и хождение его среди классов, склонных к ереси и мятежу, которые уже показали свой норов в восстании Уота Тайлера 1381 г. Богатые и ортодоксальные, в чьих интересах было поддерживать авторитет церкви, часто получали особые диспенсарии на хранение и чтение Библии на английском языке. Но верхушка духовенства не желала, чтобы она попала в руки простых людей из страха, что те найдут прямой путь к Господу, обходя таинства церкви. В 1408 г. архиепископ Арунделский постановил, что всякий, кто переписывает неавторизованный перевод Библии или читает его, подлежит высшему наказанию — смерти на костре¹¹; его указ основывался на знаменитом «De Heretico Comburendo» [27] , принятом королем и парламентом в 1400 г.¹²; это был первый закон в английском законодательстве, допускающий смертный приговор за религиозные убеждения. «Различные лживые и развращенные люди некой новой секты, — говорилось в нем, — которые проповедуют и учат сегодня открыто и тайно различные новые доктрины и еретические заблуждения… и содержат школы, и изготавливают и пишут книги и порочно наставляют народ», должны быть переданы в руки светских судов и, если не отрекутся, будут сожжены, «дабы такое наказание вселило страх в умы прочих». Неудивительно, что в своей «Истории церкви» Томас Фуллер, рассказывая об одном последователе Уиклифа, Джоне де Тревиза, который в 1397 г. сделал собственный перевод, пишет, что не знает, чем больше восхищаться, «его способностями, что он совершил такое, его храбростью, что он на такое рискнул, или его прилежанием, что он осилил столь сложный и опасный труд»¹³.

27

«О сожжении еретиков» (лат.).

Обычно библии Уиклифа были карманного размера, поскольку предназначались для бродячих ллолардских проповедников, которые проповедовали в пути и читали отрывки из Писания на языке повседневной речи. Записи свидетельствуют, что небольшая Библия Уиклифа стоила приблизительно 40 шиллингов, или приблизительно 150 долларов на сегодняшние деньги¹⁴. Тот факт, что, невзирая на все старания их уничтожить, до наших дней дошло 170 экземпляров, лишний раз доказывает, как высоко их ценили. Сто лет спустя обрывки этих рукописных библий все еще были в ходу, а Фокс в своей «Книге мучеников» сообщает, что за несколько глав Нового Завета на английском в 1520 г. платили иногда воз сена¹⁵.

По сути своей движение ллолардов было попыткой демократизировать религию, принести людям веру непосредственно из Писания, освободить ото всех десятин, индульгенций, податей, жирных аббатов и епископов, бюрократии и укоренившейся иерархии духовенства. Уиклиф хотел перевести Библию на английской, поскольку верил, что не какой-то прелат в красной шапке на троне в Риме, а именно Библия истинный источник закона, как человеческого, так и Божия. Не существуя на языке, понятном простым людям, она не может служить для них повседневным руководством, каким он надеялся ее сделать. Но мы зашли бы слишком далеко, сказав, что, сделав перевод Библии, особенно Ветхого Завета, он познакомил с нею всю Англию. Экземпляров было слишком мало, их стоимость была слишком велика, а общий уровень грамотности слишком низок, чтобы добиться обширных перемен. Великим вкладом Уиклифа стала мысль о том, что Библия является высшим духовным авторитетом, к которому может сам, без посторонней помощи, прибегнуть любой человек. Его труды заронили зерно английского протестантства, необходимое для того, чтобы растение могло дать побег в эпоху Реформации. Но своей истинной жизни Английской Библии пришлось подождать до изобретения печатного станка.

Но и до Уиклифа содержание Библии, особенно Книг Бытия, Исхода и Псалмов из Ветхого Завета и Евангелий из Нового было знакомо. Мы видели, как кельт Гильда, самый первый британский историк, каждую строку своих «Эпистол» составлял с оглядкой на Ветхий Завет. Начиная с Беды Достопочтенного, в период до нормандского завоевания были сделаны различные переводы многих отрывков из Ветхого и Нового Заветов на англосаксонский. Сам Беда сделал перевод Евангелия от Иоанна; король Альфред перевел Книгу Псалмов и Десять Заповедей в рамках перевода на английский язык сочинений по истории церкви и житий отцов церкви ради лучшего образования своего народа. На староанглийском существовало много различных версий псалмов, евангелий и «библейских историй»¹⁶, но делалось это скорее из соображений благочестия, чем реформаторства, как это было у последователей Уиклифа. Доступное англосаксонским клирикам образование было довольно ограниченным, а их знание латыни прискорбно скудным. В саксонские времена проповеди читали на местном языке. В помощь полуграмотным священникам для отправления служб и чтения проповедей богослужбные тексты записывались на саксонском и на латыни двумя параллельными колонками или с перекрестными глоссами. Истории из Ветхого Завета об Адаме и Еве, о патриархах, об Иосифе и его братьях, о Моисее и Исходе становились темами проповедей и религиозных трактатов, а еще чаще — поэм, которые пели на пирах саксонские барды, пантомим и нравоучительных мистерий.