Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Такман Барбара

Однако связь между Европой и Палестиной поддерживал постоянный поток паломников. Омар ввел принцип терпимости к христианам и евреям, которых уважал как собратьев-монотеистов, позволяя им оставаться и жить в Палестине при условии некоторых ограничений и навещать различные святые места при условии уплаты подати, из которой извлекал солидный доход. Но эти привилегии зависели исключительно от личной политики правящего в тот или иной период халифа. Паломники практически не подвергались опасности и притеснениям в правление дружественных или терпимых халифов, таких как Гарун аль-Рашид, который в 801 г. в знак своей знаменитой дружбы с Карлом Великим послал ему ключи от храма Гроба Господня и признал его Защитником христиан на Востоке. Зато другие были оголтелыми врагами христиан, как, например, безумный халиф эль-Хаким, своего рода арабский Нерон, который в 996 г. сжег храм Гроба Господня и вырезал тысячи иудеев и христиан⁵. Третьи, предпочитая славе доход, давали христианам права на жительство и возвращали привилегии паломникам в обмен на

уплату огромных налогов и податей.

Изо всех уголков Европы паломники брели в Святую землю, привлекаемые отчасти благочестием, а еще любопытством посетить святые места, прикоснуться к святыням, купить сувениры из тех мест или реликвии, связанные со знаменитостями эпохи. Последними были, разумеется, святые и люди церкви. Интеллектуальную жизнь того времени в значительной степени определяли религиозная доктрина и ее толкователи. Самое трудное для сегодняшнего человека, который старается понять средневековый мир, — осознать, до какой степени доктрины, догмы и споры христианской церкви поглощали и контролировали всяческую интеллектуальную деятельность. Хотя Ветхий Завет был известен в несовершенной версии латинской Вульгаты, свод средневековых знаний ограничивался главным образом евангелиями и писаниями ранних отцов церкви. В результате Палестина приобрела в сознании людей почти исключительно неиудейские ассоциации. Никто не считал Иисуса еще одним в долгой череде иудейских пророков, равным образом ни иудейские пророки, ни закон Моисея не имели такого влияния, какое будут оказывать позднее, после Реформации. В глазах средневековых европейцев Палестина была землей не избранного народа, а землей, по которой ходил их Спаситель. Евреи в Средние века были исключительно предметом враждебности как убийцы Христа и ростовщики. Для первых христиан, когда само христианство было еще только сектой, старающейся закрепиться как церковь, евреи были Бурбонами «королевского строя». Киафа, первосвященник Храма, был для членов этой секты тем же, кем был Георг III для американских колоний. Но к тому времени, когда христианство получило статус официальной религии при Константине, Храм лежал в развалинах, а евреи превратились в бездомную секту и, поскольку они были чужими повсюду, их тем проще было проклинать. Что они тысячу лет владели Палестиной, едва ли приходило на ум паломнику, и уж точно не паломнику Средних веков.

Самый первый известный нам по имени британский паломник, который достиг Палестины, строго говоря, паломником не был. Это был британский монах Пелагий⁶, основатель знаменитой ереси, названной в его честь, который прибыл в Святую землю приблизительно в 413 г. Он проживал в Риме, пока этот город не был разграблен Аларихом, что вынудило его, наряду со многими другими жителями Рима, бежать в Карфаген. Там он вступил в конфликт с Блаженным Августином, который главенствовал над здешними христианами из своего карфагенского садика. Пелагий, будучи человеком незамутненной веры, не разделял ужасные душевные боренья святого из Гиппона, равно как и не мог принять его настойчивых утверждений, что не во власти человека достичь спасения, но наградить им может лишь божья благодать. Надеясь обрести более благоприятный религиозный климат, Пелагий перебрался в Палестину, но там схлестнулся со сварливым и неуживчивым Иеронимом, который тут же презрительно объявил его старым дураком, отупевшим от шотландской овсянки. Поскольку его доктрина, содержащаяся в серии комментариев к посланиям святого Павла (кстати сказать, это самая ранняя из написанных бриттами книг), наживала ему врагов в среде закоснелого епископата так же быстро, как и распространялась в христианском мире.

Уже тогда пелагианство было характерно британской ересью, ибо Пелагий заново открыл свободу воли. Отбросив доктрину первородного греха, он предположил, что грех скорее вопрос выбора, чем неизбежного наследия Адама. Эта возмутительная теория привела в ужас церковные власти. Ведь если признать, что люди не испорчены с самого рождения, но способны достичь праведности и благодати благодаря собственным способностям и трудам, тогда к чему искупление Иисуса на кресте? Если человечеству нет нужды в Искупителе, то и в церкви тоже. Начетчики того времени не могли допустить таких подрывных идей. Возглавляемые Августином и Иеронимом, они не давали утихнуть дебатам, пока не добились осуждения пелагианства как ереси.

Еще при жизни Пелагия Римская империя, отзывая легионы из провинций в попытке защитить свое ядро от варваров, ушла из Британии. Страна оказалась предоставлена самой себе, беззащитна перед лицом вечно готовых к войне пиктов и скоттов, за которыми вскоре последовали англосаксы. При новых захватчиках мрачная пелена язычества вновь окутала бывшие романизированные поселения, хотя и не в более отдаленных северных и западных областях. Отброшенные новыми варварами, кельты отступили на окраины Британских островов, и там кельтское христианство уцелело. Из замечательного шотландского монастыря на севере той непроглядной эпохи выступает другая фигура — аббат Андамнан Ионский. Его связь с Палестиной возникла благодаря счастливой случайности: Андамнану выпало принимать у себя французского епископа Аркульфа, который, возвращаясь на корабле из девятимесячного паломничества в Святую землю, потерпел крушение у каменистого берега Шотландии приблизительно в 690 г. Шторм подарил Британии ее первую в бесконечной череде книгу путевых заметок о Палестине.

Без сомнения, предложив своему гостю согреться дымящейся шотландской овсянкой, столь презираемой Иеронимом, Андамнан, человек «исключительного знания Святого Писания», наверное, увлеченно слушал рассказ Аркульфа о святых местах. Можно только воображать себе две фигуры в монашеских клобуках посреди голого монастырского зала, пронизываемого морским ветром и каледонским туманом: путник рассказывает о далеких местах, о священных усыпальницах и реликвиях, а слушатель подстегивает его множеством вопросов. Андамнан записал этот рассказ на латыни, языке, общем для них обоих, и законченную книгу, озаглавленную «De Locis Sanctis» [12] , преподнес королю Нортумбрии. Затем она попала в руки другого его великого современника, также нортумберлендца, Беды Достопочтенного, чьими усилиями ее ждало много более широкое хождение, чем позволяло предположить ее скромное происхождение. Беда сократил и переписал «О святых местах», включив ее — полностью воздав должное Аркульфу и Андамнану — в свод собственных исторических и церковных трудов и тем самым гарантировав сохранность книги. На протяжении Средних веков более сотни списков были сделаны со сжатой версии Беды и еще десяток с оригинала Андамнана. Число копий, дошедших до наших дней с эпохи мучительного рукописного копирования и редкости пергамента, доказывают, что книга являлась бестселлером своего времени.

12

«О святых местах» (лат.).

Задав канву, от которой никогда не отходят далеко бесчисленные последователи, Аркульф посещает и описывает каждое значительное место из жизни Иисуса: Вифлеем, Назарет, Капернаум, Галилею, Иордан и каждую улицу, часовню и камень в Иерусалиме, каждую церковь, монастырь и странноприимный дом, возникший уже в христианскую эпоху. Он записывает поверье, согласно которому Иерусалим расположен в центре мироздания, что доказывает, по его словам, «возвышенная колонна посреди города, которая в середине дня в летнее солнцестояние не отбрасывает тени». Он пьет воду из колодца Иакова и ест акрид, которые, сваренные в масле, «весьма невкусная пища». Он видит последний отпечаток ноги Спасителя, сохраненный под Елеонской горой, которая «чудесным образом остается прежней, хотя землю с нее денно уносят с собой верующие». Он высчитывает точные размеры Гроба Господня, исходя из ширины своей ладони. Цвет мрамора, двенадцать светильников двенадцати апостолов, ниша, укрывшая чашу, губку и копье, использованные при распятии, — все до последней детали архитектуры и убранства каждого здания, все запомнено путником и записано жадным писцом.

Он отмечает особенности местности, указывая, сколь богаты и плодородны долины вдали от побережья в Цезарее, или что у Иерихона река Иордан «так широка, что человек может бросить камень из пращи».

Не обойдены вниманием и места событий Ветхого Завета, главным образом те, которые наиболее доступны в самом Иерусалиме или его окрестностях и которые позднее будут включаться в каждый более поздний путеводитель: гробницы патриархов в Хевроне, стены Иерихона, камни двенадцати колен в Гилгале. Включены даже диковинные легенды о Мертвом море и рассказ о купании в его содержащих металлы водах, дабы проверить, действительно ли в нем не тонешь. Из повествования неясно, побывал ли сам Аркульф на Мертвом море, но Андамнан добавляет от себя самые разнообразные фантазии о нем. Например, рядом с ужасающим местом, где некогда стояли Содом и Гоморра, растут прекрасные яблони, плоды которых «возбуждают у видящих их желание их отведать, но будучи сорваны, взрываются и распадаются в пыль и источают дым, точно все еще горят».

Для удобства будущих паломников в повествовании описываются оба пути в Святую землю по суше: южный маршрут через Египет и Синай, которым обычно шли путники до мусульманского завоевания, и северный — через Константинополь и Дамаск, а также прямой путь морем через Сицилию и Кипр в Яффу, который стал наиболее популярным на пике паломничеств в поздние Средние века. Аркульф как будто приехал и отбыл через Константинополь, тогда еще, разумеется, христианскую столицу, но сделал крюк по морю в Египет, что подразумевало сорокадневное плавание из Яффы в Александрию. Хотя Аркульф об этом не упоминает, в то время существовал своего рода «Суэцкий канал», о чем нам известно из латинского труда по географии того времени, написанного британским ученым Дикуилом⁷. В этом труде содержится пересказ беседы с английским монахом Фиделием, который действительно проплыл по каналу из Нила в Красное море во время своего паломничества в Святую землю в первой половине VIII в. В 767 г. канал был перекрыт халифом аль-Мансуром.

Уцелели и другие рассказы очевидцев, привозимые паломниками с континента, но благодаря случайному кораблекрушению и преданному труду шотландского аббата история Аркульфа принадлежит Британии. Выпущенная в свет Бедой Достопочтенным, эта книга внесла свой вклад в страсть к паломничествам, которая вскоре охватила англосаксов. Первым паломником, оставившим рассказ о своих путешествиях, был Вилибальд Уэссекский, сын некоего Ричарда, носившего титул короля, хотя королем чего именно он был, историки так и не сумели точно установить. Неизвестно, читал ли Вилибальд «О святых местах», но это представляется вполне вероятным, поскольку это был крайне благочестивый молодой человек, еще в детстве предназначенный для служения церкви. В годы после своего затянувшегося паломничества Вилибальд стал известным епископом, который продолжил среди тевтонов проповедническую деятельность своего дяди, святого Бонифация.