Библия-Миллениум. Книга 1
Шрифт:
Он ударил ее — это было последним прикосновением. Тело Фамарь — жадное, нетерпеливое, раскормленное грубыми ласками — схватило этот удар! Взорвалось искрами! Когда дверь захлопнулась, Фамарь почти умерла. Она жалела, что не может умереть. Имитировала смерть, лежа неподвижно, глядя в одну точку.
Больше бороться не за что. Она подписала бумаги и уехала. Воображение в поезде бурно рисовало ей картины мести: как она вернется, запрет в доме все двери и подожжет. Как она заставит Иуду умолять не убивать его — пусть тот ползает на коленях, дрожит от страха. Она
Прошел год, и ей принесли скупую телеграмму с известием о смерти Ира. «Приезжай», — заканчивалась она. Телеграфным переводом ей также пришли деньги. Утихшая обида разгорелась с новой силой. Она поехала — это был шанс отомстить. Сердце ее замерло, когда поезд подъезжал к месту назначения, она достала маленькое зеркальце и старательно поправила макияж, волосы. Нервничала. Нетерпеливо ерзала на жесткой полке. Она зла, что Иуда лишил ее своей страсти, нежности, силы, своего присутствия, пожертвовал ею, но по первому зову бежит обратно, полная любви.
На вокзале ее никто не встретил. Она села на скамейку, глотая соленые слезы, вытирая раскисшую тушь, всматриваясь в непрерывно движущийся людской поток. Может, он опоздал? Может, застрял в пробке? Она просидела два часа. Никто не пришел. Она возненавидела себя за то, что позволила ему снова так поступить с собой. Села в такси. Единственным желанием было убить Иуду при встрече. Фамарь ехала, всерьез обдумывая, как ей это сделать. Она прикинется, что не сердится, увлечет его в подвал и там, когда он расслабится, вонзит ему в грудь острый нож или перережет горло, сядет в поезд и уедет.
Дом был пуст. Шаги непривычно гулко отдавались эхом по всему дому. Она поставила чемодан, прошла по комнатам первого этажа. Никого. Взяла на кухне нож, спрятала его в маленькую сумочку. Спустилась вниз. Иуда сидел на том самом диване. Фамарь думала, что, увидев его, возненавидит еще сильнее, и это придаст ей силы, но неожиданно для самой себя задохнулась от прилива нежности, просто затопившей ее. Она сделала несколько шагов и бросилась к нему. Иуда обнял ее.
— Девочка моя… Нет у меня, кроме тебя, теперь никого…
Она забыла о ноже, целовала, плакала, говорила, что любит.
Они занимались любовью с особой теплотой и нежностью. Когда Фамарь очнулась от сладкого блаженства, вдруг испугалась, а что если…
— А где Шуа?
Иуда прямо посмотрел ей в глаза и спокойно ответил: «Не бойся, она не войдет. Я ее убил». Он сказал это таким тоном, как будто сообщил, что жена на кухне или ушла в магазин.
И Фамарь ему все простила — разлуку, свою боль, все. Молодость победила. Позже, уже в машине, глядя на бегущую навстречу дорогу, Фамарь со всей уверенностью осознавала, что беременна.
Они ехали вместе, обнимались, наслаждались закатом, увозя труп Шуа в багажнике далеко-далеко, чтобы бросить где-нибудь у дороги. Ее найдут, может, через некоторое время, но найдут!
Фамарь не испугал поступок Иуды — в конце концов, ему действительно не повезло с первой семьей.
Вернувшись через два дня, они увидели возле дома две милицейские машины. Сердце Фамарь радостно запрыгало — она не ожидала, что их дорога к счастью откроется так скоро. Эту старую суку, наверное, уже нашли. Сразу после того, как они ее выбросили.
Возбужденно жестикулирующие люди устремились к машине. Иуда вышел навстречу… И вдруг на него набросились, заломили руки, за спиной щелкнули наручники.
— Вы узнаете это?
Человек в штатском держал в руке полиэтиленовый пакет. В нем лежала окровавленная кружевная салфетка с журнального столика — та самая, что Шуа связала крючком. Иуда рванулся, но четверо придавили его к земле.
— Выходите из машины! — обратился к Фамарь человек в штатском. — Мы можем обвинить вас в соучастии в убийстве. Однако, если вы окажете помощь следствию, дадите правдивые показания, то, может, будете рассматриваться как свидетель.
Фамарь слышала его все хуже и хуже, сквозь сгущающуюся дымку. Перестала чувствовать ноги. Перед ней промелькнули все их встречи в подвале дома, поцелуи, объятия, стоны, жадные укусы. Она ничего не слышала, не видела, не чувствовала, кроме них. Даже своих губ, которые четко проговаривали в это время:
Это я ее убила… Он ни при чем…
САРА И АГАРЬ
— Важной частью разрабатываемого нами проекта является…
Монотонный голос Авимелеха, который старается стать выразительным, навевает раздражающую скуку. Лучше бы голос был просто монотонным — в этом случае всего лишь хотелось бы спать.
Каждый раз начальник начинает собрание с пространной «мотивирующей речи». Где его только этому научили? Он как любовник, который ночь за ночью в качестве прелюдии постоянно целует только сосок правой груди, зато долго и старательно.
В сущности, Авимелех такой и есть. Когда-то они были близки. Сара смотрела на старого, заплывшего жиром, обливающегося потом борова с отвращением. Он осквернял ее воспоминания о молодости.
Молодость…
Молодость теперь сидит с ней рядом, в соседнем кресле, в качестве секретаря. Держит в руках блокнот и стенографирует «мотивирующий» бред, который несет Авимелех, чтобы Сара не забыла. Нельзя плохо думать о директоре — всем, что у нее есть, Сара обязана этому скоту.
Агарь шуршит страницами блокнота, быстро расчиркивая их иероглифами, и не замечает, что Сара скользит взглядом по ее профилю. Черные волосы, гладко убранные назад, делают лоб Агарь более высоким, очки в тонкой золотой оправе то ли скрывают, то ли подчеркивают томность глубоких карих глаз под густыми ресницами, полуоткрытый рот. Рот удивительного рисунка — пухлая нижняя губа, точеная верхняя. Рот, символ «хочу», — центр лица Агарь. Очки, убранные назад волосы… Кого ты хочешь обмануть, девочка?