Библия Раджниша. Том 3. Книга 1
Шрифт:
Но он сказал: «Я слушал тебя - целую лекцию - и я читал Гиту на протяжении всей жизни, но никто никогда не трактовал слова Кришны так, как это сделал ты. Я читал много разных комментариев, но, услышав тебя, понял, что все они были третьего сорта».
И подобное случалось снова и снова. Однажды я выступал в мусульманском институте в Джабалпуре. Один из моих мусульманских учителей стал ректором этого института; он не мог знать, что я именно тот человек, которого он знал раньше. Кто-то сказал ему, что слышал мою беседу о суфиях и что это было что-то невероятное: «Мы никогда не думали о суфиях так, как говорил он, и если он посетит наш институт, это будет большой честью».
В
Я сам искал подобные приглашения, потому что хотел найти своих людей, а все они прятались в различных местах.
Когда мой учитель увидел меня, он спросил: «Я только слышал что есть чудеса, но сейчас чудо передо мной! Ты говоришь о суфизме, об исламе, о фундаментальной философии ислама? »
Я сказал: «Вам я не буду лгать - вы мой старый учитель. Я всегда буду говорить только о своей собственной философии.
Да, я обучился искусству время от времени преподносить людям ислам на словах. Это самое большое, что я могу сделать».
Он сказал: «Боже мой! Мы попали в западню: в аудитории уже собрались люди. А ты остался все таким же злонамеренным, ничего не изменилось. Ты смеешься над нами? Один из наших уважаемых преподавателей, большой авторитет в области суфизма, хвалил тебя. Из-за этого я и пригласил тебя».
Я сказал: «Он был прав, и вы тоже похвалите то, что я говорю. Но всегда помните, я буду говорить только то, что хочу сказать. И не имеет значения, кто меня приглашает, это так просто: если меня пригласят буддисты, я заменю всего несколько слов в лекции о суфизме и вместо суфизма буду говорить о дзэне. Я говорю все то же самое; просто в лекции о суфизме нужно кое-что кое-где изменить. Ну и, конечно, я должен быть бдительным - я не должен забывать, о ком я говорю, вот и все».
И я говорил. Конечно же, мой учитель присутствовал и был очень удручен, но когда он услышал то, что я говорил, он заметно повеселел. Он подошел ко мне, крепко обнял и сказал: «Ты, должно быть, шутил».
Я сказал: «А я всегда шучу - не принимайте это так близко к сердцу».
«Ты и есть суфий», - сказал он.
Я сказал: «Так говорят!»
Я выступал в Амритсаре в Золотом Храме, который сегодня принес народу Индии истинное горе. Это сикхский храм, и именно из-за него была предательски убита Индира Ганди; вся страна потрясена. Я выступал в этом храме. Везде, во всех уголках страны, люди тысячи раз задавали мне вопрос: «Зачем вы отпустили бороду?» Я уже привык к этому вопросу и развлекался тем, что разным людям отвечал по-разному.
Но в Золотом Храме, когдая говорил о Нанаке и его миссии, ко мне подошел очень старый сардар, дотронулся до моих ног и сказал: «Сардарджи, зачем вы обрезали волосы?» Это был новый вопрос, мне его задали впервые. Он сказал: «С вашей бородой все в порядке, но зачем вы обрезали волосы? Ведь вы такой религиозный человек».
Для того, чтобы быть сикхом, нужно соблюсти всего пять условий; вы сможете, да и любой сможет. Эти условия называются пять «К», потому что каждое слово начинается с буквы К. Кеш означает волосы, kamap означает нож; kaччxa означает нижнее белье - зачем это, для меня до сих пор остается тайной. Это единственный вопрос, на который я не могу ответить. Какой философии это служит? Странно, но этому должна быть причина.
Я
Они сказали: «Никто никогда не спрашивал об этом; мы просто должны следовать этим пяти К».
Возможно, во времена Нанака, когда он выбрал каччху, не прекращались войны между мусульманами и индусами. Он полностью изменил весь Пенджаб. Он дал людям совершенно новую энергию, с которой они должны были сражаться, и из индусов, которые не умели воевать, которые не хотели воевать, выросла воинственная раса. Одежда индусов была, возможно, не совсем подходящей для сражений. Просторные дхоти, свободные мантии - они были удобными, очень удобными, и очень воздушными, что особенно ценно для жаркой страны; они напоминали о временах, когда у людей не было необходимости заниматься тяжелым трудом. Но для солдат такая одежда не годилась, поэтому Нанак изменил одежду: вместо дхоти он создал салвар, который представлял собой нечто вроде пижамы. Но на войне... в любой момент эта пижама могла с вас упасть, потому что она держалась всего на одном маленьком шнурке.
Я вижу, это очень развеселило Нилам, потому что она пенджабка. И она знает пенджабцев - все они весельчаки! Поэтому Нанак, должно быть, подумал, что было бы неплохо им иметь еще и нижнее белье, потому что их салвар может в любую минуту с них упасть, что вызовет беспорядок и приведет в замешательство - солдат не должен стоять голым посреди поля! Под их салваром должно быть что-то наподобие нижнего белья.
Этот старый сардар посчитал меня сардаром, потому что в Золотом Храме никогда и никто, кроме сардаров, не говорил; это было беспрецедентно. Он и в самом деле ломал голову, почему я, такой религиозный человек, обрезал волосы. А мне в то время было всего тридцать лет.
Тогда я сказал ему: «На это есть причина. Я пока не чувствую себя истинным сардаром, и не хочу, чтобы люди заблуждались на этот счет. Поэтому четыре условия я сохранил, а волосы обрезал. Когда я стану истинным сардаром, я отращу волосы».
Он сказал: «Это верно. Невероятно важно, что человек подумал о том, чтобы не прикидываться настоящим сардаром.
Вы много лучший сардар, чем мы: мы считаем себя истинными, потому что у нас присутствуют все пять признаков».
Среди этих людей я нашел своих. И это было не трудно, это был о просто. Я говорил на их языке, об их религиозных идиомах, цитируя их священные писания - говоря при этом то, что хотел сказать от себя. Разумные люди все это сразу понимали и начинали собираться вокруг меня.
Я начал создавать группы моих людей по всей Индии. Теперь для меня уже не было необходимости говорить о сикхизме, индуизме, джайнизме; теперь не было, но на протяжении десяти лет я непрерывно говорил о них. Постепенно, когда я уже нашел своих людей, я прекратил говорить о постороннем. После двадцати лет путешествий я также прекратил и путешествовать, потому что в этом тоже отпала необходимость. Теперь у меня были мои люди: если они хотели прийти ко мне, они могли прийти.
Тогда это было необходимостью; я не видел другого пути, чтобы найти своих людей. Все уже разделились. Не осталось открытого мира: кто-то христианин, кто-то индус, кто-то мусульманин. Очень трудно найти кого-нибудь, кто не принадлежит ни к какой религии. Я должен был найти своих людей из этих закрытых групп, но для того, чтобы проникнуть в эти группы, я должен был говорить на их языке. Соразмерно тому, как мое откровение становилось все более и более ясным, я постепенно отказался от их языка.