Библия Раджниша. Том 3. Книга 1
Шрифт:
«Когда вы сказали слуге: "Не будите меня, потому что мое утро начинается тогда, когда я просыпаюсь, так что пусть чай подождет. Когда я проснусь, я позвоню в колокольчик, вот тогда и принесите мне чаю". В тот момент, когда вы сказали: "Мое утро начинается тогда, когда я просыпаюсь'', - я сказал себе, что это не может быть никто другой. Я не знаю никого другого в целом мире, чье утро бы начиналось тогда, когда он просыпается, - утро начинается тогда, когда оно начинается, - но вы так можете сказать, только вы так можете сказать!»
Провидец - это тот, кто не пробирается ощупью во тьме,
Вот почему медитирующие закрывают глаза. Это простая стратегия: закройте глаза и замкните двери; энергия не сможет выходить наружу, она движется внутрь. Поэтому у слепого человека и становится таким сильным воображение. Слепые могут говорить о цвете, хотя никогда и не видели его. Они могут говорить о свете, хотя никогда и не видели его. Но каким бы прекрасным ни было их воображение, оно неверно, это не реальность.
В Индии мы называем таких людей кави, поэты. Но не отправляйтесь, чтобы повидаться с ними, потому что поэт окажется очень обыкновенным человеком. Как раз на днях, - это случалось так много раз, что я чувствую, что это уже правило, которому приходится следовать... Как раз на днях я впервые увидел фильм одного певца на урду, Гулама Али. Он один из величайших певцов на урду на Востоке, у него есть его собственный стиль. Есть очень много певцов, но Гулам Али стоит выше любого из них. Я всегда слышал Гулама Али только в записях, я никогда не видел его; не пришлось.
Мы оба, перемещались по одной и той же стране, но случайно так получилось, что мы ни разу не были в одном и том же городе. Он хотел встретиться со мною. Его ученики... В Индии великий музыкант, великий певец, называется устад, маэстро. У него есть ученики, точно так же, как есть ученики у духовных учителей, потому что восточная музыка нуждается в очень долгой подготовке. Это не джазовая музыка, где любой идиот может начать прыгать и кричать, и это становится музыкой; это не музыка «битлз». Подготовка занимает лет двадцать или тридцать, восемь или десять часов работы каждый день. Это работа всей жизни.
Гулам Али упорно работал и продолжает упорно работать. Говорят, что если прекратить упражняться в восточной музыке на три дня, то люди увидят, что что-то упущено. Если вы не упражняетесь два дня, увидят, что что-то упущено, только ваши ученики. А если не упражняться один день, то только вы почувствуете, что что-то не так. Нельзя пропускать ни одного дня.
Но как раз на днях кто-то из Пакистана прислал мне видеофильм о Гуламе Али. И случилось то, чего я ожидал. Его облик настолько беден, что соединить этот прекрасный голос с этим человеком, который выглядит как клерк из какого-нибудь почтового отделения, или билетер на какой-нибудь железной дороге, или кондуктор автобуса, человек такого типа...
Я вынужден был закрыть свои глаза, потому что его лицо, его глаза, его руки, его жесты - все раздражало. Я подумал, что следует послать ему предложение: «Вам нужно петь за занавесом. Вы не стоите того, чтобы представляться перед публикой, вы разрушаете вашу музыку. Музыка почти божественна, и вот вы видите осла, стоящего за всем этим, - соединить их невозможно».
То же случилось и несколькими днями раньше. Я никогда не видел Мехди Хасана — другого великого певца, гораздо более современного, чем Гулам Али. Гулам Али очень ортодоксален, его подготовка ортодоксальна. А вот Мехди Хасан обладает очень современным даром. Он проходил подготовку в стиле ортодоксальной музыки, но никогда не привязывал себя к ней. Он импровизирует в новых стилях, и он по-настоящему творческий человек. Гулам Али не творческий человек; он поет только те песни, которые пелись на протяжении уже тысяч лет. Слушая его, вы слушаете тысячелетия, за ним стоит целая традиция.
У всех этих певцов есть то, что называется гхараны - гхарана означает семью. Они не принадлежат семьям своих отцов и матерей, они принадлежат семье учителя, у которого они учились. Это их гхарана. Они известны по именам их учителей, а учителя известны по именам их учителей. Их гхаранам тысячи лет, и каждое поколение обучает следующее поколение точно такой же длине волны, точно такому же тону.
А вот Мехди Хасан ультрасовременен, и у него есть творческий дар, что гораздо более значительно. Я полюбил его, потому что он принес новый свет, новые способы петь те же старые песни. Он настолько творческий человек, что песня в целом кажется почти новой, возрожденной, свежей, как только что открывшийся цветок с каплями росы, еще лежащими на нем.
Но какое горе было увидеть его. Он еще хуже, чем Гулам Али! Гулам Али похож, по крайней мере, на кондуктора в автобусе, а Мехди Хасан не тянет даже на кондуктора. Если Гулам Али не подходит к своему пению, то Мехди Хасан прямо противоположен ему. Странно, что этих двоих я видел только на экране, я не встречался с ними. Это было моей общей практикой за всю мою жизнь в Индии. Я читал поэтов, слушал поэтов по радио, но не встречался с ними, потому что мои ранние переживания от встреч с поэтами были как кораблекрушение.
Майтреяджи сидит вон там - он знает одного из великих индийских поэтов Рамдхарисингха Динкара. Они оба из одного места, из Патны, и они друзья. Он написал несколько популярных песен. Он внес очень большой вклад в индийскую поэзию. Он известен как великий поэт, махакави; не просто кави, поэт, но великий поэт. Он был единственным, кого называли великим поэтом.
К сожалению, он приходил, бывало, повидаться со мной. Он любил меня, я любил его, но он не мог мне нравиться. Любовь - это духовное, любить можно любого, но нравиться гораздо труднее. Когда бы он ни приходил, он начинал говорить о таких глупых вещах, что я сказал ему: «Динкар, от вас ожидаешь чего-нибудь поэтического».
Он сказал: «Но я не могу быть поэтом все двадцать четыре часа в сутки».
Я сказал: «Это правильно! Но приходите ко мне тогда, когда вы поэт - иначе не приходите, ведь я знаком с поэтом Дункаром, а не с вами». Когда бы он ни пришел, начинался разговор о политике — он был назначенным членом парламента — или же он непрерывно говорил о своих болезнях; он делал больным меня! Я сказал ему: «Хватит говорить мне о своих болезнях, ведь люди приходят ко мне спросить о чем-нибудь ценном, а вы описываете мне ваши болезни».