Библия ядоносного дерева
Шрифт:
Я придумывала себе мласпиовс’ы, как я их называла, то есть свои псалмы, псалмы-перевертыши, которые можно петь туда и обратно. «Умер – и мир ему». А еще я использовала редкую возможность рассмотреть маму Татабу с близкого расстояния. Обычно она двигается слишком быстро для этого. Я считала ее своей союзницей, потому что, как и я, мама Татаба была неполноценной. Неизвестно, что она думала о папиных проповедях, в церкви или вне ее, поэтому я размышляла о более интересных тайнах, таких, как ее глаз. Как она его потеряла? Из-за него ли не вышла замуж, как, полагаю, не выйду и я? Я имела слабое представление о ее возрасте или чаяниях. Я знала, что многие женщины в Киланге были искалечены
Покончив с Сусанной, мы спели «Изумительную благодать» в ритме панихиды. Разношерстная паства подпевала кто во что горазд – и в смысле слов, и в смысле мелодии. О, здесь, в Первой баптистской церкви Киланги, мы являли собой типичную Вавилонскую башню, поэтому никто не заметил, что на правильную мелодию я пою свои слова:
О гладобать сапсен отбойЯ из чипуны бед.Лыб тверм и дучмоласт вижойЛыб плес и ивуж всеет [28] .28
Искаженный словесной эквилибристикой Ады первый куплет псалма 1684 из сборника «Песнь Возрождения»: О благодать! Спасен Тобой / Я из пучины бед. / Был мертв – и снова стал живой, / Был слеп – и вижу свет.
По окончании службы мама Татаба повела нас обратно домой, а мудрый преподобный с женой остались улыбаться, пожимать руки и греться в лучах общей благодати. Мама Татаба тяжело топала впереди, мы с сестрами – за ней. Плетясь в арьергарде, я сосредоточилась на том, чтобы идти в ногу с неспешившей Рахилью. Та шествовала, немного отведя руки от бедер, изображая, как она это любила делать, коронованную «Мисс Америку».
– Держите руки так, будто вы только что бросили стеклянный шарик, – обычно поучала она нас, прохаживаясь по дому, как манекенщица.
Несмотря на всю величавость ее походки, я все равно не поспевала за ней. Оранжево-белая бабочка вилась над Рахилью и в конце концов села на ее белую голову. Потыкала своим крохотным хоботком в ее волосы – нет ли там чего-нибудь, чем можно поживиться – и, недовольная, улетела. Мама Татаба этого не видела. Она пребывала в дурном настроении и громко откровенничала:
– Преподобный Прайс… он лучше бы бросил это!
Может, мама Татаба имела в виду поедание плоти и питие крови? Папина проповедь незаметно свернула с благочестивой Сусанны на Рахаб, иерихонскую блудницу. В Библии столько имен-перевертышей вроде Рахаб [29] , что я порой задаюсь вопросом: уж не какой ли нибудь умственный урод вроде меня написал ее? Вскоре папа завершил тему, сведя все к крещению. И, похоже, это тревожило маму Татабу. Наш отец не мог смириться с тем, что было ясно, кажется, даже ребенку: когда он изливал на здешних людей идею крещения – «батиза» по-ихнему, – они съеживались, как ведьма от воды.
29
Персидское имя Бахар, означающее «весна, цветение».
Позднее в тот же день, за ужином, отец был все еще воодушевлен, впрочем, по воскресеньям это было его обычным состоянием. Взойдя утром на кафедру, он уже не желал покидать ее.
– А вы знаете, – вопрошал отец, сидя в своем кресле, высокий, прямой, с огненной головой, как свеча, – что в прошлом году некие люди приехали сюда из самого Леопольдвиля на пикапе с порванным ремнем вентилятора? Это был «мерседес».
О Боже! Он пребывал в своем «сократическом» настроении. Это не опасно, потому что за столом отец редко позволял себе ударить кого-то из нас, но его намерением было показать, что все мы тупоголовые коровы. Подобные допросы всегда завершались его возмущенными личными беседами вслух с Богом на тему нашей безнадежности.
Метусела определенно примыкал к женскому лагерю. У него вошло в привычку во время наших воскресных ужинов верещать во всю мощь своих легких. Как многие человеческие существа, попугай подхватывал последнюю реплику и громко вступал в разговор. Мама в отчаянии накрывала его клетку скатертью.
– Мботе! Мботе! – орал он сейчас, что на киконго означает и «здравствуйте», и «до свидания».
Такая языковая симметрия мне по вкусу. Многие слова на киконго напоминают английские, произнесенные задом наперед, и имеют противоположный смысл. «Сйебо» означает чудовищный, разрушительный ливень; прочитанное от конца к началу, оно похоже на английское «обей», по контрасту означающее нечто вроде «повиноваться».
Мы рассеянно слушали папин рассказ о мнимом пикапе-«мерседесе». Единственными материальными свидетельствами существования внешнего мира за последнее время стали для нас книжки комиксов, которые мои сестры хранили бережно, как китайские специи «Марко Поло», да еще порошковое молоко и яичный порошок, к каким мы были равнодушны. Все это привозил Ибен Аксельрут. А что касается той истории с пикапом и порванным ремнем вентилятора, то преподобный обожал говорить иносказаниями, и мы, естественно, поняли, что грядет очередное.
– По этой дороге? – озадаченно уточнила мама, вялым жестом показывая на дорогу через окно. – Не представляю. – Она покачала головой. Неужели мама осмелилась не поверить ему?
– Это было в конце сухого сезона, Орлеанна, – огрызнулся отец. – В это время все лужи высыхают. – Добавлять «безмозглая дура» не было необходимости, это подразумевалось.
– Но как, скажи на милость, они сумели проехать весь путь без ремня вентилятора? – спросила мама, поняв по раздраженному тону преподобного: он ждет, чтобы она вернулась к существу вопроса.
Мама протянула ему булочки на фарфоровом блюде, которое иногда, втайне, вымыв и вытерев, баюкала, как младенца. Сегодня она нежно провела пальцами по ободу, прежде чем сложить руки на коленях, демонстрируя покорность папиной воле. На ней было веселенькое платье-рубашка, белое, с маленькими красными и синими семафорными флажками – последнее, что мама сшила перед отъездом сюда. Теперь, после зверской мама-табабиной стирки в реке, задорные флажки сигнализировали бедствие.
Папа наклонился вперед, чтобы мы лучше прочувствовали эффект предстоявшего высказывания, усиленного видом его рыжих бровей и выдававшейся вперед челюсти.
– Слоновья трава! – победно провозгласил он.
Мы замерли, мгновенно перестав жевать.
– Дюжина мальчишек, прицепившись к машине сзади, махали веерами, сделанными из слоновьей травы.
Лия, спеша опередить всех, выпалила:
– Значит, простая трава, созданная Богом, обладает такой же силой, как резина или что-либо иное! – Она сидела, прямая, как шомпол, словно в телевизионной викторине ответила на вопрос ценой в шестьдесят четыре доллара.
– Нет, – возразил папа. – Каждый «веер» выдерживал всего две-три мили.