Библия ядоносного дерева
Шрифт:
– Мама Татаба, – наконец сказал он, – я возделываю землю с тех пор, как научился ходить следом за отцом.
Что бы он ни говорил, даже что-то совсем простое насчет машины или починки водопровода, у него все облекалось в выражения, какие можно было истолковать как духовное наставление.
Плоской голой ступней мама Татаба лягнула землю и посмотрела на нее с отвращением.
– Тут ничего не вырастет. Нужно делать горбы, – объявила она и, развернувшись на пятках, пошла в дом помогать нашей маме обрызгивать пол разведенным в воде средством, чтобы убить личинки глистов.
Я была потрясена. В Джорджии я видела людей, которых папа сердил или даже пугал, но чтобы кто-нибудь относился к нему с пренебрежением – никогда.
– Что она имеет в виду под «делать горбы»? – спросила я. – И почему думает, будто дерево может тебя укусить?
Он не выказал и намека на беспокойство, хотя волосы вспыхнули от луча дневного солнца, будто
– Лия, наш мир исполнен тайны. – Таков был его ответ.
Среди африканских тайн были те, что сразу себя обнаруживали. На следующее утро папа проснулся с ужасной сыпью на руках – предположительно от дерева, которое кусается. Даже его правый, здоровый глаз, вокруг которого он вытирал пот, заплыл так, что совсем не открывался. Желтый гной сочился из исполосованной шрамами кожи. Когда мама смазывала ему раны, он рычал от боли. Сквозь закрытую дверь их спальни мы слышали, как папа кричал:
– Нет, ты скажи, откуда это? О Господь всемогущий, Орлеанна! Почему на меня обрушилось это проклятие, если такова была воля Божья – возделать эту землю!
Дверь со стуком распахнулась, и папа вылетел из спальни. Мама бежала за ним с бинтами, но он грубо отмахнулся от нее, выскочил на крыльцо и стал нервно расхаживать по нему. Вскоре он вернулся и позволил ей полечить его. Маме пришлось обернуть руки отца чистыми тряпочками, прежде чем он смог взять в них вилку или Библию.
Сразу после молитвы я пошла посмотреть, как там растет наш огород, и была поражена, увидев, что мама Татаба подразумевала под «горбами». Они напоминали могильные холмы, длина и ширина которых соответствовала средним размерам покойника. Она за одну ночь переделала наш огород, устроив на нем восемь аккуратных погребальных холмов. Я побежала за папой, он явился быстро, как будто я обнаружила гадюку, которую следовало немедленно обезглавить. К тому времени он кипел от раздражения. Потом долго и мучительно щурил свой больной глаз, чтобы различить место, на каком находился наш огород. А после этого мы вдвоем молча снова сгладили его, сделав плоским, как Великие равнины. Я орудовала тяпкой, щадя папины пострадавшие руки, указательным пальцем проводила длинные прямые борозды, и мы бросали в них наши драгоценные семена. В конце каждой борозды втыкали насаженный на палку яркий пакетик, чтобы знать, где что посеяно: кабачки, бобы, тыквы для Хэллоуина…
Через несколько дней, как только папа вновь обрел самообладание и оба глаза, он заверил меня, что мама Татаба не хотела разрушить наш показательный огород. Существуют местные традиции, сказал он. В нашем служении нам понадобится терпение.
– Она просто по-своему пыталась помочь, – объяснил он.
Вот что я больше всего люблю в папе: как бы плохо ни оборачивались дела, он в конце концов найдет в себе милосердие, чтобы успокоиться и простить. Люди считают его излишне суровым и наводящим страх, но это потому лишь, что он наделен даром проницательности и душевной чистоты. Отец был избран для жизни-испытания, как Христос. Поскольку он первым видит пороки и грехи, ему и приходится выносить приговор. И в то же время отец готов признать, что в душе каждого грешника живет стремление к спасению. Я знаю, что скоро, когда лучше постигну тайну Духа Святого, заслужу его искреннее одобрение.
Не всем дано это видеть, но у моего папы сердце такое же большое, как руки. И он очень мудрый. Он никогда не был одним из тех неотесанных священников, которые призывают пороть детей и поощряют всякие предрассудки. Мой папа верит в просвещение. В детстве он сам научился читать Библию на иврите, а перед тем как отправиться в Африку, заставлял нас изучать французский, чтобы приносить пользу нашей миссии. Отец уже побывал в очень многих местах, включая другие заморские джунгли, на Филиппинах, где участвовал во Второй мировой войне и был ранен. Так что он может позаботиться обо всем.
Рахиль
К нашему конголезскому пасхальному воскресенью обновок для девочек Прайсов не предвиделось, это уж как пить дать. Мы топали в церковь в своих старых туфлях и платьях, в которых ходили и во все наши африканские воскресенья. Никаких, разумеется, белых перчаток. И прихорашивания, потому что единственным зеркалом в доме было мое ручное зеркальце в оправе под слоновую кость, привезенное из дома, и мы вынуждены были им пользоваться. Мама поставила его на столе в гостиной, прислонив к стене, и мама Татаба каждый раз, проходя мимо, взвизгивала, будто ее змея укусила. Итак, пасхальное воскресенье в перепачканных землей полуботинках на низком каблуке – чудесный вид! Что касается моих сестер, то, надо заметить, им это безразлично. Руфь-Майя – из тех, кто и на собственные похороны надела бы закатанные джинсы «Блю белл», близняшкам тоже всегда было безразлично, как они выглядят. Они так насмотрелись друг на друга еще до рождения, что всю оставшуюся жизнь готовы ходить мимо зеркал.
Кстати, об одежде. Видели бы вы, в чем ходят конголезцы! Дети – во всякой всячине из баптистской благотворительной помощи, а то и вовсе ни в чем. Цветовые сочетания – не здешний конек. Взрослые мужчины и женщины, похоже, полагают, что красная клетка и розовый цветочный рисунок прекрасно дополняют друг друга. Женщины носят канги из одной ткани, а поверх них оборачиваются другой. Никаких джинсов или брюк – ни при каких условиях. Груди, заметьте, могут развеваться на ветру, а вот ноги должны быть спрятаны, это – совершенно секретно! Когда мама вышла из дома в черных брюках-капри, они глазели на нее с открытыми ртами. Один мужчина из-за этих маминых брюк врезался в дерево прямо перед нашим домом и выбил себе зуб. Женщины должны одеваться все одинаково. Но мужчины – о, это целая прорва вариантов одежды разных цветов. Некоторые надевают длинные рубахи из тех же тканей с цветочным рисунком, какие носят женщины, или наматывают на себя рулон материи, перекидывая его через плечо, – в стиле «Геркулес». Носят рубашки на пуговицах в американском духе с шортами грязно-серых или тускло-коричневых тонов. Мужчины помельче даже щеголяют в нижних рубашках с детским рисунком, и никто, похоже, не видит в этом ничего странного. Тот, кто выбил зуб, был в фиолетовом, с металлическими пуговицами, наряде, который напоминал выкинутую на помойку униформу какого-нибудь швейцара. Что же касается аксессуаров, то не знаю, с чего и начать. Популярны сандалии из автомобильных покрышек. А также допотопные броги с загнутыми мысами, черные резиновые галоши без застежки, хлопающие на ходу, или ярко-красные резиновые шлепанцы, или босые ноги – причем все это может сочетаться с любой перечисленной одеждой, а также с солнцезащитными очками, простыми очками, шляпой, непокрытой головой – с чем угодно, даже с вязаной шерстяной шапкой с пумпоном на макушке или женским ярко-желтым беретом. Все эти чудеса – и еще много чего – я видела собственными глазами. Отношение к одежде такое: если у тебя это есть, почему бы не надеть? Многие мужчины ходят по своим ежедневным делам, вероятно, готовясь к неожиданной снежной буре, а другие надевают на себя шокирующе мало: пара шортов, и все. Когда смотришь вокруг, создается впечатление, будто эти мужчины собрались на разные вечеринки, каждый на свою, а потом вдруг их согнали в одно вместо.
Вот таким пасхальное воскресенье было в нашей церкви. Впрочем, и сама церковь едва ли предназначалась для кринолинов и лакированной обуви. Стен практически не было. Птицы могли свободно залететь сюда и принять твои волосы за свое гнездо. Папа соорудил алтарь из пальмовых листьев, он выглядел вполне претензабельно, в деревенском стиле, но на полу все равно были угли и обгоревшие круги от костра, который нам устроили в первый день в качестве праздничного приветствия. Они вызывали неприятные ассоциации с Содомом, Гоморрой и тому подобным. Я до сих пор давлюсь при воспоминании о козьем мясе. Я его тогда так и не проглотила. Целый вечер продержала во рту и выплюнула по дороге домой.
Ну ладно, пришлось обойтись без нового платья. Но мне даже не разрешалось пожаловаться на это – догадайтесь почему. Это вообще-то не было настоящей Пасхой. Мы явились сюда прямо в разгар лета, задолго до ближайшего праздника. Папа был разочарован данным обстоятельством, пока не сделал поразительного для века высоких скоростей открытия: дни и месяцы для людей в этой деревне ровным счетом ничего не значат. Они не отличают воскресенья от вторника, пятницы или скончания века! Считают только до пяти, потом наступает базарный день, а затем все начинается сначала. Один мужчина из папиной паствы признался ему: их всегда озадачивало в христианах то, что у них вместо базарного дня – постоянно церковные. Это нас, конечно, рассмешило. В общем, папа ничего не терял, установив собственный календарь и полагаясь на него. Пасха – Четвертого июля. А почему бы нет? Он объяснил, что ему нужна исходная точка, чтобы запустить работу церкви.
Наша поддельная Пасха была пышным празднеством, организованным папой и всеми, кто был готов поддержать его энтузиазм. Пока, в течение первых недель нашего пребывания в Киланге, посещаемость церкви характеризовалась почти полным отсутствием прихожан. Поэтому папа замышлял это торжество как впечатляющий старт последующего взлета. Четверо мужчин, включая того, что в униформе швейцара, и какого-то одноногого, исполняли роли солдат и несли настоящие копья. (Женщины службы практически не посещали, и залучить их в исполнители возможным не представлялось.) Сначала мужчины желали, чтобы кто-нибудь играл роль Иисуса и восставал из мертвых, однако папа этому воспротивился принципиально. Тогда они просто оделись наподобие римских стражников и стояли вокруг могилы, хохоча от своей языческой радости, что им удалось убить Бога, а во втором акте прыгали вокруг нее, демонстрируя великое смятение оттого, что нашли камень отваленным от входа в пещеру.