Бифуркатор
Шрифт:
Глаза отца округляются.
– Маме я этого не говорил, - продолжаю я.
– Но когда я стянул его и одел, он увёл меня в сарай, дал молоток и просил разбить ему голову.
– Это... у вас игры что ли такие?
– вновь хмурится папа.
– Если бы, - вздыхаю, и наблюдаю, как отец откладывает газету. Кажется, я его не на шутку взволновал.
– Он сам меня пугает. Когда он просил ударить по нему молотком, взгляд у него был такой... серьёзный и сумасшедший. Даже я испугался. Мне кажется, он почти плакал. Андрюшка! Который никогда ни разу не плакал.
Отец теперь смотрит в никуда, хмурясь и перебирая в голове
– А что мама?
– спрашивает он.
– Я её позвал, а когда она вбежала в сарай, опарыш... Андрей, сказал ей, что я хочу его убить молотком. То есть, понимаешь, он на меня все стрелки перевёл.
Если мама могла растеряться, не понимая, кто из нас с Андрюшкой говорит правду, то отец, я точно знал, поверит мне. Не то чтобы он не любил мелкого, скорее причина крылась в самостоятельности. Папа считал меня уже почти взрослым человеком, и иногда поведывал истории, которые никому нельзя знать и которые он не рассказывал матери. Например, как несколько месяцев назад, когда он сообщил семье, будто премии не будет, хотя он снял деньги наличкой, а потом прохлопал глазами и на стоянке у него вытащили деньги прямо из кармана. О подобных мелких историях суждено знать только мне одному. Я думаю, отцу иногда хотелось кому-то выговориться, но если с мамой его связывала общая жизнь, некоторые обязанности и главное - любовь, то меня можно назвать чужим человеком. Нет, конечно, я сын, но по сути перед жёнами у мужей больше обязанностей, как и у жён перед мужьями. А дети, их скорее можно сравнить с близкими друзьями. На отце и матери лежат лишь ответственность за нас, помощь советами, но мы сами строим личную жизнь, и она меньше пересекается с личной жизнью любого из родителей, нежели их пути друг с другом. Поэтому мы с отцом в беседах открывали секреты, которыми не могли поделиться с мамой.
– Ладно, - отец вздыхает и встаёт.
– Пойду-ка я с ним поговорю.
Я не сопротивляюсь, но почему-то становится страшно. Отец исчезает за холодильником, а я отламываю кусочек хлеба и отправляю в рот. Перед мысленным взором рисуются самые страшные картины самоубийства опарыша. Я жду, как сверху донесутся истошные крики папы, который открывает дверь в детскую, и видит Андрюшку висящего или порезанного в ванной, или разбившего себе голову, или... фу-фу-фу.
Сфокусировав взгляд на реальном мире, я откусываю кусок баранины. А крика сверху так и не доносится.
По вечерам вторников и четвергов мы с отцом смотрим сериал Блудливая Калифорния, и плевать, что на сериале стоит значок 18+. Когда мама однажды заметила сей рейтинг и даже указала на некоторое количество эротических сцен, отец лишь пожал плечами и ответил: А Артёмка у нас мужик растёт или не мужик???
Поэтому, когда мы уединялись перед телевизором, мама оставляла нас и скрывалась в комнате родителей, где с опарышем смотрела что-то семейное. Вечера вторников и четвер-гов оставляли в сердце тёплые воспоминания, когда столик перед диваном полон еды, в кружках дымится чай или шипит кола, мы с отцом сидим бок о бок и гадаем, чем же кон-чатся похождения красавчика Дэвида Духовны. А когда в фильме появлялись полуобна-жённые девушки, да ещё мелькали сцены с поцелуйчиками, мы с папой поглядывали друг на друга, лукаво дёргали бровями и хором напевали: Ооооооо! Это как будто своеобразный обряд такой был. Отец иногда ещё присвистывал.
Этот вторник не
– Всё те же оладьи. И клубничный джем.
Улыбка появляется на лице опарыша, но она не касается глаз. Механическая, как у робота.
– Да, - вздыхает отец, и я вижу, что тот не смотрит на Аднрюшку, будто не замечает из-менений в младшем сыне. Отчаянье бабочкой бьётся в сердце. Неужели? Неужели папа поступил как и я? Он пытается избежать проблемы. Андрюшка здоров, температуры нет, ведёт себя немного иначе. И эта странность оттолкнула отца. Заставила взрослого мужчину махнуть рукой и сказать: само всё решится.
– Ты с мамой сейчас будешь сериал смотреть?
– спрашивает он с наигранной озабоченностью изучая панель микроволновки.
– Не-а, - жмёт плечами опарыш.
– Надоело смотреть одно и то же. Ладно, вы развлекай-тесь, а я пойду позалипаю в компьютер, выясню, насколько ничтожна наша жизнь в просторах времени и пространства.
С этими словами опарыш разворачивается и оставляет нас с отцом наедине. Подобрав-таки челюсть, я гляжу на спину папы и выдавливаю из себя:
– Как прошёл разговор? Он вообще, как? Нормально? Что с ним? Он совсем ку-ку?
– Знаешь, твоего брата будто подменили, - ответил затылок отца.
– Он рассуждал о космосе, вселенной и времени. Я-то пришёл поговорить о жизни, о прошедшем дне. В общем, мне пришлось сделать умное лицо и вспомнить знания астрономии, - отец оборачивается.
– Может, у него переходной возраст так начинается, - пожимает плечами он.
– Не думаю, - мотаю головой.
– А вообще, что он говорил?
Отец вздыхает снова, подчёркивая, что этот разговор его немного напрягает, и достаёт из микроволновки оладьи.
– Я уж и не помню. Отчасти потому, что половину не понял. Что-то про целостность вре-мени и пространства. Такое даже ты, закончивший седьмой класс, не завернёшь. Говорил что-то о циклах и петлях времени. А вообще, давай пошлём всё это нафиг и пойдём уже смотреть Дэвида Духовны!
И мы пошли. Оладьи с джемом улетели за первую треть серии, чай остыл. Мы с отцом четырежды посмеялись и два раза поокали, но как-то вяло, как мне показалось. В головах каждого вертелся наш общий близкий родственник: младший сын и он же мой опарыш.
Космос. Вселенная. Время. Как часто эти понятия врываются в нашу жизнь? Почти никогда. Иной раз перед сном разум забредает в дебри, стремится к звёздам, тебя охватывает страх, что вот там, далеко миллионные температуры, смертельный вакуум, ионные лучи, радиоактивные пульсары, а вдруг это всё однажды доберётся до тебя? Но потом ты засыпаешь, и утром жизнь продолжается по плану. А когда Космос, Вселенная и Время врываются в жизнь младшего брата, ловишь себя на мысли, что кусочек этого запредельного пространства поселился у тебя в доме. Он сейчас в спальне наверху. И этот кусочек хочется встряхнуть и заорать на него: стань опять нормальным! как прежде!