Бикини
Шрифт:
Она как всегда опоздала, хотя идти ей было ближе всех: она уже много месяцев жила в этом отеле. Встреча в ресторане давно началась, но это не имело значения. Все знали, что главное произойдет, когда к ним присоединится эта женщина. Дороти Паркер, бесспорный лидер нового типа женщин конца сумасшедших двадцатых. Провокационно независимая и демонстративно грешная. Приводившая в восхищение, обожаемая одними, вызывавшая ненависть и презрение других. Поэтесса, писательница, но прежде всего неукротимая бунтовщица. Всегда говорит то, что думает, курит, пьет, меняет любовников и неизменно пользуется успехом...
Ее собака неожиданно с громким лаем бросилась на Стэнли. Дороти подошла и, схватив его за руку, громко сказала:
— Вы, видимо, недавно вляпались в собачье говно. У моего пса аллергия на этот запах. В этом городе полно говна.
Он был так обескуражен случившимся, что не смог выдавить ни слова.
— Но вообще-то от колен и выше вы пахнете превосходно, — сказала она шепотом, прильнув к его плечу. — Не наполните ли своим запахом наш лифт по пути наверх? После встречи? Мне очень нравится все, что прилагается к этому запаху, — добавила она игриво.
И исчезла за красным плюшевым занавесом. А ее глупый пес до последней минуты истерически лаял и грозно рычал на Стэнли.
Из встречи, которая была главной целью его визита, он запомнил только, что Дороти Паркер была очень разговорчива и часто заказывала шотландский виски «Хэйг энд Хейг» без содовой. И с каждым выпитым стаканом говорила все громче, все чаще перебивая собеседника на полуслове. Когда ее собака под столом начала проявлять признаки беспокойства, Дороти демонстративно вытащила из сумочки таблетки со снотворным и дала ей одну. Вскоре собака успокоилась.
Стэнли никак не мог сосредоточиться на том, что она говорила. С одной стороны, он чувствовал себя униженным этим ее бесцеремонным комментарием насчет того, что он будто бы «вляпался в говно». Тем более что она не ошиблась. И прежде чем войти в зал, он тщательно отмыл ботинок в туалете. С другой стороны, этот неприятный инцидент выделил его из толпы. «Наверное, я должен быть благодарен нью-йоркским мусорщикам», — усмехался он про себя.
Паркер была права. В этом городе все меньше людей работает. Все как безумные покупают и продают акции. И что самое интересное, зарабатывают на этом. Дилер на бирже, знакомый Стэнли по Принстону, с иронией говорил, что даже чистильщик обуви, сидящий на Уолл-стрит, спросил его как-то раз, как лучше поступить: оставить акции «Дженерал электрик» или продать и купить акции «Юнайтед фаундерс», а может, даже «Вестингхаус». Это была одна из жизненно важных проблем нью-йоркского чистильщика обуви! В течение четырех лет акции непрерывно росли в цене. И все больше людей, даже не пытаясь найти работу, могли позволить себе новое радио, новую машину, а кое-кто даже новые дома. Это касалось как богатого владельца фирмы, так и его шофера. В обеденный перерыв мойщики окон нью-йоркских небоскребов не ленились спуститься вниз, чтобы ознакомиться с новыми курсами акций. Уолл-стрит стала излюбленным местом для прогулок, а по радио спекулировать акциями призывали уже не только экономисты, но и гадалки с астрологами. Все знали, что такое индекс Доу-Джонса, а одна семья из Калифорнии, когда у них родились двойняшки, назвала мальчика Доу-Джонсом, а девочку — Индекс. Стэнли был согласен с Паркер. Это не могло не кончиться плохо. Когда — вопрос времени. Сегодня он знает, что все закончилось даже хуже, чем можно было предположить. Во вторник, 29 октября 1929 года. С того «черного вторника» все изменилось...
Он спрашивал себя, что же имела в виду Дороти Паркер, упомянув о лифте. Но не прошло и двух часов, как он «наполнил» сначала «их» лифт своим запахом, а еще через несколько минут — вагину Дороти Паркер. Своим пенисом. На разворошенной постели, усыпанной крошками хлеба, в номере с кондиционером на девятом этаже отеля «Алгонкин». Сидя на нем верхом, она кусала его губы и говорила что-то по-французски. Зазвонил телефон. Она взяла трубку. Не прерывая разговора, продолжала ритмично двигаться. Потом повернулась к нему спиной и продолжила скачку, напрягая покрасневшие ягодицы. Он вглядывался в эти красные пятна и видел явные следы ударов. В какой-то момент она прижала телефонную трубку к груди, издала короткий громкий стон и, приподнявшись, соскочила с кровати. Потом поднесла трубку к уху и продолжила разговор. Он лежал будто парализованный, не зная, что делать со своей эрекцией. Она подошла на минутку к холодильнику, стоявшему в углу комнаты, вынула оттуда белую мисочку с розоватой жидкой массой, напоминавшей йогурт, и тщательно размазала ее рукой по его пенису и мошонке. Он почувствовал холодок и запах клубники. Она все продолжала говорить по телефону. Наконец положила трубку на ночной столик, склонилась над ним, взяла его пенис в ладони и начала медленно слизывать с него розовую массу. Когда он был готов кончить, она закрыла ему рот ладонью. Потом снова взяла трубку, отошла к окну, открыла его настежь и продолжила разговор. Он торопливо оделся и вышел, не сказав ни слова...
Сам не зная почему, Стэнли еще несколько недель регулярно приходил в отель «Алгонкин», «наполнял своим запахом лифт», а потом, на очень короткое время, — вагину Дороти Паркер. Каждый раз, когда они поднимались наверх, у него теплилась надежда на более близкие отношения. Но после каждого оргазма, который он переживал в ее присутствии и никогда — вместе с ней, он испытывал что-то вроде презрения к самому себе. Ей не было до него дела, она с ним даже не разговаривала. Ее интересовали только его пенис и йогурты с различным вкусом и запахом. Иногда ему казалось, что цветы, которые он ей приносил, она даже не ставила в вазу, а выкидывала на помойку сразу после его ухода. Даже массажистка Нофи, эмигрантка из Индонезии, рожденная на Бали, которая жила теперь в Чайнатауне, на юге города, была ему тогда ближе, чем Дороти. На массаже он тоже всегда лежал обнаженным. И однажды — в тот период он как раз бывал у Паркер и страдал от этого, — когда он перевернулся на спину, Нофи спросила его: «Что с вами? Вы плачете?» Да, он плакал. Тогда он часто плакал. Особенно когда у него было время подумать о себе.
Если верить сексологам, в общении с Паркер он вел себя как мазохист. Говорят, такое не так уж редко случается. Правда, по статитическим данным, чаще с женщинами, чем с мужчинами. У некоторых остаются после этого красные следы на ягодицах от ударов хлыста, ремня или руки. У других — от приливов крови к головному мозгу и наступающего после этого чувства стыда — краснеют лица. А некоторые переживают такие эпизоды без последствий.
Но однажды его мазохизм дошел до предела. В тот вечер в лифте гостиницы «Алгонкин», кроме него и Дороти Паркер, был еще один пассажир, мужчина. Примерно одного возраста со Стэнли. Они вошли в ее номер втроем. Но когда голая Дороти вышла из ванной, Стэнли выскочил вон...
Проезжая мимо отеля «Алгонкин» на 44-й стрит, он всегда вспоминал ее слова: «Вы, видимо, недавно вляпались в собачье говно. В этом городе полно говна». Теперь он точно знал, что августовским днем 1928 года он в течение нескольких часов умудрился вляпаться не в одну, а в две кучи говна. И смрад одной из них чувствовал и поныне...
Автомобиль резко сбросил скорость. Они остановились у КПП в городе Конц. Анна проснулась и села, потягиваясь. Сквозь опущенное боковое стекло просунул голову солдат-британец в каске. Едва он открыл рот, Стэнли сразу узнал его. Это был тот самый щербатый капрал, жевавший резинку, который на несколько часов задержал его и Сесиль на пути в Трир.
— Включи свет, приятель, — сказал он приказным тоном, обращаясь к водителю, — и выключи радио. Тарахтит как трактор.
Водитель щелкнул тумблером. Свет ослепил Стэнли. Анна, крепко прижимавшаяся к нему, задрожала.
— Я вижу ты, парень, гражданских катаешь, — сказал капрал, направив свет фонаря в лицо водителя.
Тот прищурился, протянул капралу пачку документов и начал спокойно объяснять ситуацию. Анна прижималась к Стэнли все крепче, ее ногти впивались ему в кожу. Капрал при свете фонаря внимательно изучал каждый документ.
— Не выходи из машины, Стэнли! Прошу тебя, не оставляй меня одну, — шептала Анна.
Водитель, видимо, в зеркало заднего вида заметил, что с ней творится. Его лицо сначала порозовело, а потом покраснело. Он спокойно выключил радио, взял автомат, лежавший на сиденье, и, выйдя наружу, махнул водителю следовавшей за ними машины. Когда она подъехала и остановилась рядом, подошел к британскому капралу и сказал:
— У тебя, ебаный карлик, есть одна минута, чтобы поднять шлагбаум. Я предъявил тебе все необходимые документы. Настоящие, лучше быть не может. В соответствии с инструкциями. И если ты до сих пор не научился читать, то сейчас учиться уже поздно. Нас ждет сам Пэттон. И если он нас не дождется, ты пожалеешь, что родился на свет. Если вообще успеешь о чем-то пожалеть. Поднимай свой шлагбаум, потому что через минуту его тут вообще не будет! — добавил он, поднимая автомат.