Билби
Шрифт:
— Что все это значит, сэр, как вас там!.. — гремел он. — Что это значит?!.
Как раз то же самое собирался спросить сэр Питер.
Всегда неприятно давать объяснения.
И что бы ни случилось, не стоит говорить человеку, у которого вы в гостях: «Сэр, как вас там».
Весь вечер в душе леди Лэкстон росло чувство, что прием идет как-то неладно. Совсем непохоже, что лорду-канцлеру здесь нравится. А как помочь делу — и не придумаешь. Умная женщина догадалась бы, но она так привыкла считать себя неумной, что даже не пробовала.
Неудача за неудачей.
Откуда ей было знать, что есть два сорта философии — и совсем разные! Она думала: философия есть философия, а их, оказывается две, если не больше. Одна — большая круглая, — рассуждает об Абсолюте, чванливая и довольно вспыльчивая; вторая — колючая — делит людей на «слабых» и «сильных», и вообще более привычная. А смешаешь эти две философии — так одна неприятность. Жаль, не издают пособий в помощь хозяйкам, где разъяснялись бы подобные вещи.
Потом, как ни странно, лорд-канцлер, такой ужасно большой и умный, не пожелал разговаривать с миссис Рэмпаунд Пилби, тоже ужасно большой и умной. Леди Лэкстон не раз пыталась свести их вместе, и когда наконец она прямо предложила ему подойти вместе с ней к великой писательнице, то в ответ услышала откровенное: «Упаси бог!» Ее мечта о большой и умной беседе, которую она потом с наслаждением вспоминала бы, развеялась, как дым. Она решила, что лорду-канцлеру почти немыслимо угодить. Эти гости никак ему не подходят. Почему ему не потолковать о партийных секретах с мистером Полскомом или поболтать о чем-нибудь с лордом Дубинли? Уж с этим-то можно говорить о чем придется. Или побеседовать с мистером Дуболоумом. Миссис Дуболоум дала ему превосходную тему для разговора; она спросила его, не очень ли хлопотно постоянно держать в голове Большую государственную печать. А он только буркнул что-то невнятное… И почему он все время так зло смотрит на капитана Дугласа?
Может быть, завтра все уладится…
Уж надеяться-то можно. Для этого не обязательно быть умной…
Так размышляла бедная хозяйка дома, когда вдруг услышала звон разбитого стекла, крики и пистолетный выстрел.
Она поднялась, приложила руку к сердцу, сказала: «Ах!» — и ухватилась, чтоб не упасть, за туалетный столик…
Некоторое время она прислушивалась, но снизу доносился лишь гул голосов, в котором явственно выделялся голос ее мужа, и она крадучись вышла на верхнюю площадку лестницы.
Здесь она увидела своего родича, Дугласа, который выглядел особенно белесым, хрупким и ненадежным в чересчур пышном шлафроке из вышитого японского шелка.
— Уверяю вас, милорд, — говорил он каким-то пронзительным и неестественным голосом. — Даю вам слово, слово солдата, что я решительно ничего об этом не знаю.
— А вам, часом, не примерещилось, милорд? — вставил сэр Питер со своей обычной бестактностью.
Она собралась с духом и, перегнувшись через перила, тихо, но отчетливо спросила:
— Что такое случилось, лорд Магеридж, объясните, прошу вас?
Все мы поглощены собой, но нет большего эгоизма, чем эгоизм юности.
Билби настолько чувствовал себя центром вселенной, что не мог иначе объяснить весь этот шум, гам, битье посуды и пистолетную пальбу, как применительно к своей особе. Он решил, что это погоня. Что за ним гонится свора огромных дворецких, натравленных смертельно оскорбленным Томасом. Про обитателей верхнего этажа Билби начисто забыл. Он схватил со стола сирийский кинжал, служивший для разрезания бумаги, нырнул под ситцевую оборку оттоманки, тщательно расправил ее складки и стал ждать, что будет.
Некоторое время никто не появлялся. Голоса шумно спорили на парадной лестнице. Слов Билби не различал, но, судя по всему, шла какая-то перебранка.
— Может, не погонятся, — шептал себе Билби для бодрости, — что-то не идут. Как видно, передышка.
Наконец к спорящим прибавился еще один голос — женский; по-видимому, он пытался их успокоить.
Потом Билби показалось, что люди расходятся искать его по всему дому. «Еще раз спокойной ночи», — сказал кто-то.
Это озадачило Билби, но он решил, что это так, для отвода глаз. И он продолжал сидеть тихо, как мышь.
В соседней комнате — она соединяла кабинет со столовой и, кажется, звалась «голубой гостиной» — что-то щелкнуло. Наверно, включили электричество.
Кто-то вошел в кабинет. Билби приник глазом к самому полу. Он затаил дыхание и с великой осторожностью придвинулся к занавеске. Оборка была тонкая, но непрозрачная, однако в щелку между нею и полом видна была полоска ковра и колесики на ножках стульев. Среди этих предметов он увидел ноги — даже не по щиколотку, а только ступни. Большие, плоские. Две. Они стояли на месте, и рука Билби невольно сжала рукоятку ножа.
Обладатель ступней, должно быть, осматривал комнату или о чем-то размышлял.
— Да выпивши он… Выпил или спятил, старый болван, — говорил голос. — Вот и все дело.
Мергелсон! Это его злой, попугаичий голос — Билби не мог ошибиться.
Ноги двинулись к столу, откуда донеслись слабые звуки, — осторожно наполняли стакан. На мгновение воцарилась тишина.
— Да-а!.. — сказал наконец голос; он звучал как-то по-новому.
Затем ноги пошли к двери, минуту постояли на пороге. Двойной щелчок. Это выключили свет. Билби очутился во мраке.
Потом хлопнула какая-то далекая дверь, и стало не только темно, но и тихо.
Мистер Мергелсон спустился в буфетную — там все сгорали от любопытства.
— Да лорд-канцлер упился до одури, — отвечал мистер Мергелсон на неизбежный вопрос: «Что там стряслось?»
— Я хотел спасти этот проклятый сифон, — продолжал рассказывать дворецкий. — Тут он как прыгнет на меня, что твой леопард. Вообразил, верно, что я хочу отнять у него сифон. Стакан-то он уж разбил. Как? А кто его знает! Там, на площадке лежит… Вот и вцепился мне в руку, — рассказывал мистер Мергелсон.
Тут Томасу пришел на ум странный и как будто не относящийся к делу вопрос.
— А где же все-таки наш Буян? — осведомился он.
— Господи! — вскричал мистер Мергелсон. — За всей этой кутерьмой я совсем забыл про мальчишку. Не иначе, где-нибудь наверху прячется.
Мергелсон помолчал. Вопросительно глянул на Томаса.
— Сидит за занавеской или еще где, — продолжал он. — Чудно. Куда он мог забраться…
— Да что о нем сейчас думать! — заключил мистер Мергелсон.
— Наверно, как все уляжется, вернется тихонько в свою конуру, — подумав, сказал Томас.