Билет на бумажный кораблик

Дробина Анастасия

К вечеру приехал Жозе, едва державшийся на ногах. От него несло жаром, как от доменной печи, и было непонятно, как он умудрился отсидеть четыре пары и семинар по кардиохирургии в таком состоянии. Я сразу же потащила его укладываться в постель. Он не спорил, покорно проглотил две таблетки, выпил кружку чая и заснул.

– Надо Жигану позвонить, – озабоченно сказал Ману из своей кровати, – что тренироваться не будем.

– Я сама позвоню, лежи.

С Жиганом они занимались капоэйрой каждый день: сначала у нас во дворе, потом, когда похолодало,

в тренажерном зале на Гончарной, хозяин которого был знакомым Жигана. Я один раз пошла посмотреть и вынуждена была признать, что у Жигана получается неплохо. По крайней мере колесом он ходил не хуже Ману и махал пятками на том же уровне. В отличие от ребят, игра его мало интересовала: ему нужны были тяжелые приемы капоэйра ди ангола, которыми можно было в одиночку уложить десяток. Мария на этих тренировках не бывала никогда, предпочитая заниматься вместе с братом или Жозе. Если Жиган приходил в гости (а в последнее время приходил он часто), она была, как обычно, ровна и любезна, взглядов его не замечала и при первой возможности уходила к себе. Жиган злился, это было заметно, но молчал.

Однажды он поинтересовался у меня:

– Она про меня говорит что-нибудь?

– Нет, ничего, – ответила я. И это было правдой. – Угомонился бы ты уже. Видишь – пустое дело.

– Не вижу, – процедил он. – Я еще и не начинал.

– Жиган, ты дурак, – сказала я, не обращая внимания на его обозленную физиономию. – Ты не понимаешь, какая она? Совсем малышка, студентка, книги читает с утра до ночи. Мужика еще и не нюхала. Что ты вокруг нее круги нарезаешь? За ней ухаживать надо…

– Цветуи, что ль, дарить? – усмехнулся он.

– И цветуи… и стихи читать, и не по кабакам водить, а в кино, а лучше – в театр. Ты там был когда-нибудь?

По лицу Жигана было видно, что он туда и не собирается.

– И все равно пустое дело. Она молится по вечерам, молится перед Мадонной, понимаешь? Они не такие, как мы. На ней жениться надо.

Жиган мрачно молчал, разглядывая трещины на кухонной стене. Я наблюдала за ним, скрывая беспокойство. Мне страшно было подумать, что будет, если он на самом деле решит обрабатывать Марию.

– Стихи… – пробурчал наконец Жиган. – Какие?

– А ты много знаешь?

– А ты не выделывайся! – огрызнулся он. – Покажи лучше хоть какие-нибудь!

Я пожала плечами, ушла в комнату. Вернулась с тремя томиками: Пушкина, Гарсиа Лорки и Бодлера. Последних я выбрала из вредности: выучить это наизусть человеку, далекому от поэзии, было невозможно. Пушкина дала для маскировки.

Жиган взвесил книги на ладони. Подозрительно посмотрел на меня:

– Нарочно самые толстые выбрала?

– Не нравится – отдай обратно.

– Фигушки, – объявил он и ушел. Я на всякий случай рассказала о произошедшем Мануэлу, но тот легкомысленно отмахнулся:

– Мария сама разберется.

В принципе, он был прав.

Когда я позвонила Жигану, он сначала не поверил:

– Как это они все хором заболеть умудрились? Мороза-то нету!

– Это тебе нету! А у них там, в Бразилии, меньше плюс двадцати никогда не бывает! Короче, лежат соплями обмотанные, так что сегодня без тренировки. И завтра.

– А Мария?

– И Мария тоже! И не вздумай в гости явиться, заболеешь тут же. Не дай бог, еще я сама вместе с ними свалюсь, а ко мне люди ходят…

– Зараза к заразе не липнет, – подбодрил меня Жиган и отключился.

Вечером, когда Мануэл и Жозе храпели, а Мария сидела со мной на кухне и, хлюпая носом, тянула из кружки горячий липовый отвар, в дверь позвонили.

– Явился все-таки, змей… – проворчала я, вставая.

– Змей? – заинтересованно спросила Мария.

– Жиган, холера…

– Ай, нет! – воскликнула Мария, вскочив и чудом не опрокинув на себя кружку кипятка. Закрыв рукавом распухший нос, она пулей промчалась через коридор в свою комнату, и я впервые подумала, что, возможно, у Жигана есть шансы. Настроения мне это не прибавило, в памяти еще свежа была история Шкипера и Фатимы. Утешая себя тем, что Мария все-таки – не бессловесная девочка из бадахшанского села, я пошла открывать.

За дверью, впрочем, обнаружился не Жиган. Там стоял, нахально усмехаясь, мальчишка лет семнадцати с охапкой роз в одной руке и большим пакетом – в другой.

– Тебе кого? – удивленно спросила я.

Парень ухмыльнулся еще шире, вошел без приглашения в прихожую, поставил пакет на пол, сверху положил розы.

– Для госпожи Канчерос, – объявил он.

– От кого?!

Но мальчишка уже прыгал вниз по лестнице.

Через минуту дверь комнаты осторожно приоткрылась, и в щель выглянул один красный, слезящийся глаз.

– Кто пришел? – придушенно спросила Мария.

– Никто. Поди сюда. Это для тебя.

Мария вышла, сморкаясь на ходу. Изумленно опустила платок, увидев розы.

– Мне?! А… это что? – Она посмотрела на объемистый пакет, потом беспомощно взглянула на меня. – Может, не открывать?

Скорее всего, так и нужно было поступить, но мы с Марией переглянулись и поняли, что наше любопытство сильнее нас. Тем более что это был плотный пластиковый пакет с «молнией», которую можно было бы после проверки содержимого просто застегнуть, – и пакет выглядел бы нетронутым. Я присела на корточки и потянула «молнию». Мария рядом шумно дышала мне в плечо. Пакет открылся, и из него легко выскользнул на пол серебристо-черный мех.

Это была шуба из чернобурой лисы – длинная, расклешенная, с широкими рукавами. Я ничего не понимала в таких вещах, но было очевидно, что это чудо стоит баснословных денег. Мех переливался всеми оттенками: от густо-черного, с синевой, до сверкающего серебра. Спохватившись, я подняла шубу с пола и удивилась тому, какая она легкая.

– Это мне?.. – пролепетала Мария, делая шаг назад. Ее черные глаза сделались совершенно круглыми и испуганными, она была явно близка к обмороку. На шубу в моих руках она смотрела, как на плащаницу Христа.