Билет в никуда
Шрифт:
Остальное хорошо видел Шлоссер, которому надоело ездить вдоль набережной, и он, воспользовавшись неразберихой, бросил машину возле тротуара. Адвокат, в отличие от ребят, принял все меры предосторожности. Поменял на машине номера, наклеил седую окладистую бороду и надел на голову тюрбан. Ни дать ни взять – Рабиндранат Тагор. Благодаря своему росту он сразу заметил рядом с Галиной Доменика Порте. Но было поздно.
Только Веня ступил на лестницу, как, перемахнув через низкий каменный парапет набережной, на него прыгнул здоровенный детина, до того безучастно сидевший на этом самом парапете. Он буквально подмял под себя Вениамина. Букет вместе с пистолетом выпал из его рук. Инесса, не издав ни единого крика,
Оказалось, что адвокат хорошо ориентировался и очень быстро выехал на дорогу, ведущую в горы. Там его попытались перехватить полицейские, но Шлоссер проскочил мимо них и бросил гранату. Граната взорвалась на обочине, погоня прекратилась. Еще немного проехав, он повернул по направлению «Фермы роз».
Когда приехали, Шлоссер отцепил бороду, снял тюрбан и поменял номерные знаки на машине.
– Да, ребята, – сказал он, открывая банку пива, – угораздило же вас нарваться на самого Доменика Порте…
– Кто это? – угрюмо спросил Курганов.
– Комиссар «Коза ностры» на Лазурном берегу. Самый крупный мафиози в Европе. Редкое везение. Как это вас не пришили? Видать, от спокойной жизни у них совсем притупилась хватка. А полиция? Это вам не в Германии. Тут одно удовольствие – удирать.
– У нас будут проблемы? – беззаботно спросил Веня.
– Нет. Полиция решит, что это дела Порте, и ввязываться не будет. А потом, никто же не пострадал.
– Кроме нас, – еще мрачнее заключил Курганов.
И тут, неожиданно для всех, рассмеялся Веня. Стал подпрыгивать на постели и бить себя по голове. Шлоссер и Курганов переглянулись, испугавшись, что у Вени сдали нервы. Но он вскочил на ноги и принялся танцевать среди разбросанных на полу пустых банок пива.
– Мы – богатые! Мы – очень богатые! Мы – неприлично богатые! – кричал он. Потом подскочил к Курганову и схватил его за нос.
– Ты разве не узнал? Не узнал?! Это же Инка-тростинка, а никакая не Инесса! Понял? Наша Инка! – И продолжил свой дикарский танец.
– Что ж ты ей пистолет приставил? – отказывался верить Курганов.
– Растерялся… это ведь только сейчас я окончательно понял, что на нас наехала Инка-тростинка!
Шлоссер не мог разделить внезапную радость, обуявшую сперва Вениамина, а потом и Курганова. Но, вволю нахохотавшись, они поведали ему свою историю.
Это произошло во время Московской Олимпиады в 1980 году. Тогда все шутили – «Хрущев обещал в восьмидесятом коммунизм, а Брежнев заменил коммунизм Олимпиадой». Но все были довольны. В Москве было полно иностранных, дотоле невиданных продуктов. Приезжих в столице не было, и улицы поражали чистотой, порядком и отсутствием народа. Гулять было одно наслаждение. Погода стояла солнечная и теплая. Милиционеры были вежливыми и словоохотливыми. Москвичи радовались свободе и безопасности. Преступлений не совершалось. Веселиться можно было все ночи напролет.
А с экранов телевизоров, из радиоприемников вместо досрочных перевыполнений планов слышались сообщения о рекордах: «Первым чемпионом XXII Олимпиады стал спортсмен из Фрунзе Александр Мелентьев. Он установил мировой рекорд в стрельбе из пистолета. В олимпийском бассейне „золото“ завоевал Сергей Фесенко. Советские гимнасты Дитятин и Андрианов поделили между собой первое и второе места. Все восторгались
Оттого, наверное, трое друзей, впервые почувствовав вдруг возникшую свободу, дурачились и веселились вместе со своей подругой – Инкой-тростинкой. Три молодых красавца – Веня, Саня и Виктор. Они с самого первого курса были не разлей вода. А теперь и вовсе шлялись по веселой Москве дни и ночи напролет. Пили дешевый портвейн по рубль тридцать семь, заедали толстыми кусками «Останкинской» колбасы по два сорок кило и не знали никаких забот… Пока однажды, возле памятника основоположнику Энгельсу, что на Кропоткинской, не увидели небольшую толпу, выкрикивающую лозунги против войны в Афганистане.
Им бы всем четверым пройти мимо. Да уступили просьбам Инки.
– Пошли посмотрим, ведь интересно.
Неудобно было отказаться. Вроде же свободные граждане. И они сначала подошли, а потом влились в толпу, состоявшую из евреев-отказников и случайно не выловленных перед Олимпиадой диссидентов.
В мгновение ока со всей Москвы слетелись западные журналисты, а за ними – наряды милиции. Кто-то из демонстрантов поджег советский флаг, и горящее полотнище на древке стали передавать из рук в руки. Взяла его подержать и Инка. Зачем – и сама не понимала. Потом передала дальше. Казалось, еще немного – и все разойдутся. Тем более милиция не вмешивалась, а через динамики просила прекратить демонстрацию.
– Пошли отсюда, – первым предложил Курганов и выбрался из толпы. За ним потянулись Веня, Виктор и Инка.
Потом беспрепятственно шли по Метростроевской, гордые своей независимостью, и обсуждали, куда поехать попить пиво. И вдруг, вынырнув из переулка, возле них остановился обычный серый «рафик». Из него выскочили несколько парней в одинаковых серых костюмах и набросились на ребят. Мгновенно скрутив всех четверых, посадили в «рафик» и отвезли не куда-нибудь, а на площадь Дзержинского. Рассовали по разным камерам, продержали сутки без еды, а потом начались многочасовые допросы. Дело вел старший следователь капитан Манукалов. Начал с душеспасительных бесед и предлагал рассказать о подпольной студенческой организации, активными членами которой они были. Напрасно каждый доказывал, что в инязе и в помине ничего такого не существует. Манукалов был непреклонен.
Потом их стали бить, истязать, сажать в карцер. Лишь иногда выводили на крышу лубянского здания подышать воздухом. Брали измором. Видать, комитету очень нужно было отчитаться об обезвреживании подпольной диссидентской организации. Сам Манукалов даже не скрывал, что фабрикует дело. Но уговаривал – честное признание и раскаяние суд учтет при вынесении приговора. В самое тяжелое положение попала Инка. Ей инкриминировалось надругательство над святыней – сожжение советского флага.
На этом эпизоде Манукалов сидел особенно долго, призывая ребят взять сожжение на себя. По всему было видно, что хотел вытянуть Инку. Виктора уговаривать не пришлось, он давно был в нее влюблен.
Потом дело передали в суд.
Напрасно они писали во все инстанции. Напрасно родственники обивали пороги высоких учреждений. Приговор был приведен в исполнение. Виктор Иратов получил двенадцать лет, Вениамин Аксельрод и Александр Курганов – по семь, а Инна Репина – два года условно.
Сначала сидели в известной «политической колонии» «Пермь-35» все вместе. Условия были скотские, но контингент не уголовный, поэтому было не так страшно. В основном доставалось от вертухаев. Но однажды, уже по весне, всех троих вдруг приказано было перевести в колонию усиленного режима. На одном этапе попали в компанию зеков, которые собирались устроить побег. Виктор первый вызвался бежать с ними. Веня и Курганов последовали его примеру. Уж очень страшно казалось сидеть целых шесть лет, да еще среди уголовников.