Билет в никуда
Шрифт:
– Согласен! Они будут рыбу ловить, а ты-то что делать? – не выдержал Веня.
– Если бы знать! Порой так хочется напиться, но если запью, то уж навсегда.
– Может, лучше пей. Мне твоя помощь не нужна. Я и сам этого фраера разделаю под орех. Деньги, в разумных дозах, тебе по дружбе гарантирую, так что забей на все и гуди, пока душа принимает.
– А потом? – с каким-то детским испугом спросил Курганов.
– Помнишь: «Постель была расстелена, и ты была растерянна, и повторяла шепотом: „А что потом, а что потом?“
Курганов слабо улыбнулся и вдруг в тон Вене продолжил:
– Мы ведь переиначивали: «И повторяла шепотом: „Любимый, жопа
– Вот в этой-то жопе ты и окажешься.
Взгляд Курганова просветлел. На него дохнуло дыханием той беззаботной молодости, в которой они с Венькой никогда не расставались и готовы были бросаться с головой в любую авантюру.
– А ты действительно согласен оплачивать мое пьянство? – с удивлением произнес он.
Веня рассмеялся. Он почувствовал, что Курганов не способен противостоять юмору. Есть такие люди с мрачным взглядом на жизнь, с которыми бесполезно спорить. Но, лишенные чувства юмора, теряются от удачной шутки и становятся совершенно беспомощными. К этой категории относился и его друг. Да и всегда был таким, просто Веня забыл о его занудстве.
– Поить тебя не сложнее, чем лошадь. Так что можешь рассчитывать.
Курганов облокотился о чугунные перила и пристально стал вглядываться в тяжелую, почти недвижимую воду.
– А ты не едешь к папе-профессору на полное довольствие? В Америке тебя примут как борца с коммунизмом.
– Там сейчас таких борцов невпроворот. Нет. Я стану тем, кем меня заставили стать. Страна хотела получить преступника, а получит высококлассного специалиста! Я приеду в Америку просто богатым человеком. Думаю, уважения будет больше, чем к борцам, сидящим на восьмой программе.
К господину Качуевскому они направились вместе. Перед этим Веня через оставшихся пока в Москве друзей своего отца выяснил, как найти известного коллекционера, а заодно узнал многое из его биографии. Начинал Качуевский с торговли ладаном. Пользуясь удостоверением ветерана войны, гонял автотуристом в Польшу и закупал там по дешевке ладан – рублей по двадцать за килограмм, а потом вез через границу под видом лечебной смолы для несуществующих солдатских ран. Попы за заграничный ладан отваливали по восемьдесят рубчиков. Качуевский оказывался в большом наваре. Ну а потом в ход пошла церковная утварь и чуть позже – антиквариат.
Качуевский любил вращаться в профессорской среде. Поэтому фамилия уехавшего в Штаты светилы науки, связанной с биохимическим синтезом, Аксельрода была у него на слуху.
Коллекционер с удовольствием согласился встретиться с сыном профессора.
Веня оговорил присутствие друга. Задача Курганову выпала непростая. Он должен был разыграть из себя громилу, способного раскаленным утюгом проутюжить изнеженный живот коллекционера.
Качуевский жил в высотном доме на Котельнической набережной, почти все подъезды которого были заняты гостиницей и офисами. В огромных парадных холлах гулко звучали шаги. В квартирном отсеке ощущалось запустение. Штукатурка и лепнина с потолков обваливались. Мраморные полы давно никто не мыл. В таких интерьерах запросто можно было снимать гангстерский фильм. Никаких консьержек не было. Одинокие лифты, казалось, увозили людей куда-то на другие планеты. Послонявшись по подъездам, Аксельрод и Курганов наконец попали в нужный. Поднялись на двенадцатый этаж и остановились возле двери-сейфа.
Качуевский был предупрежден звонком по телефону, поэтому открыл сразу. В дверях возник сухонький лысенький человек, слишком маленький для такого помпезного дома.
– Господин Аксельрод? –
– Да. И господин Курганов, – с достоинством представил товарища Вениамин.
Качуевский впустил их в полутемный коридор и быстро захлопнул дверь, долго возясь с замками и задвижками. Потом засеменил в комнату.
Веня и Курганов двинулись за ним и чуть не ахнули, когда их взору открылись богатства, развешанные по стенам залы. Качуевский предложил гостям сесть за стол черного дерева, инкрустированный перламутром, а сам облокотился на буль такого же цвета и с все той же заискивающей улыбкой поинтересовался:
– Как ваш папа чувствует себя в Америке?
– Такой ученый, как мой отец, везде чувствует себя хорошо, если только ему дают возможность заниматься наукой.
– Да, да… я понимаю, – согласился Качуевский и, решив, что церемония знакомства состоялась, резко спросил: – Какие дороги вас привели ко мне? Я ведь предупредил, что больше ничего не покупаю и не меняю.
Веня не спеша осмотрелся, солидно, не спрашивая позволения хозяина, закурил сигару и поперхнулся дымом, заметив окаменело-звериное выражение лица Курганова. Откашлявшись, он сообщил:
– Сейчас в Америку собирается на ПМЖ один очень уважаемый человек. У него есть «окно» на таможне, поэтому он хочет приобрести кое-какие ценности. Мне подсказали, что все лучшее в Москве сосредоточено у вас.
– Ошибаетесь, все лучшее – в Третьяковке, – поправил его Качуевский. И, стараясь не глядеть на Курганова, предложил:
– Не будем тратить время на комплименты. У меня действительно есть, что продать. Но это все стоит – ой-ей-ей. К примеру… – Он мастерским движением руки вытащил из буля небольшую иконку. – Византия, одиннадцатый век. Купил у одной старушки, не поверите, за двадцать пять рублей. Только тогда на ней был изображен не Иисус, а Варвара-великомученица… – Качуевский окинул молодых людей взглядом знатока, уверенного в своем превосходстве перед неофитами. – И представьте – отмыл. Пришлось снимать четыре слоя. Под великомученицей оказался Николай-угодник, а под ним – архангел Гавриил. Сейчас эта штучка на сто тысяч зеленых потянет.
– Мой клиент не торгуется. Его цены не интересуют, – очень важно заметил Вениамин.
Качуевский опять растянул губы в подобострастной улыбочке и возразил:
– Так не бывает. Поверьте мне, молодой человек. Ваш клиент либо блефует, либо опасно заблуждается. Для продолжения разговора я хотел бы знать – кто он?
Курганов, не вникая в разговор, скользил взглядом по иконам, развешанным на стене. Воспользовавшись паузой, показал пальцем и спросил:
– А на этой доске кто?
Качуевский вздрогнул. Слишком страшно было признаваться этому мордовороту, что перед ним висят подлинники Рублева, Феофана Грека, Дионисия, преподобного Алимпия и Симона Ушакова.
– Это все – рабы божие, – пробормотал он и, желая поскорее закончить торг, наклонился к Вене и прошептал: – Есть панагия и платиновый крест с бриллиантами. Недавно у вдовы великочтимого старца приобрел. Вещь бесценная. Отдам тысяч за семьсот, только чтобы не держать дома.
Вениамин встал и, прохаживаясь возле горки, забитой фарфоровыми статуэтками XVIII века, как бы невзначай спросил о фаларах.
Сморщенное гололобое лицо Качуевского вытянулось. Он торопливо перебил:
– Вас кто-то разыграл. Да, лет тридцать назад было сообщение, будто археологи нашли нечто подобное, но потом эти фалары исчезли. Кажется, преступник их успел переплавить.