Билет в одну сторону
Шрифт:
В тот же вечер со смятением в сердце пошла в больницу, прихватив каких-то фруктов и почему-то кусок копченой колбасы. Первое впечатление было ужасным: запущенный, больной ребенок, бледно-серый от недоедания. Эдакий зверек, брошенный на произвол судьбы. Уйти сразу постеснялась. Пересилила себя, взяла зверька на руки, заглянула в серые, потерянные глазки и поняла, что возьмет, выходит, отогреет девочку, все отдаст, но сделает счастливой.
В течение месяца вопрос об удочерении был решен. Теперь ее называли мамой, тянулись к ней ручками, засыпали на коленях. Маринка оказалась чудным ребенком, смышленым, ласковым, нисколько
Насчет внешности она, конечно, преувеличивала. Наталья внешне производила впечатление крепкой женщины. Не толста была, ни худа, всего в меру. Волосы пышные, прическа модная, глаза зелено-карие, лицо круглое с ямочками на щеках, рот и подбородок физиономисты определили бы как волевые. А Маринка, как стебелек, тонкая и звонкая, волосики легкие, соломенные, глаза серые, рот бантиком, носик вздернутый. И все же сходство бросалось в глаза, и у незнакомых людей при встрече сомнений не было, что они родные. Наталью умиляло, что даже заметные родинки на теле Маринки располагались точно на тех же местах, что и у нее.
Как будто услышав мысли матери о себе, Маринка завозилась в кроватке, забормотала что-то. «Мама, мама». Наталья выскользнула из-под одеяла, бесшумно приблизилась. Ну, конечно, раскрылась, одеяло в ногах комом, сама калачиком свернулась.
Глядя на дочь, Наталья гордилась в душе собой. Сколько врачей пришлось объехать, сколько денег знахаркам передать, сколько консультаций пройти, месяцами строго выдерживать особый режим питания, чтобы получилась эта хорошенькая, здоровенькая, гладенькая малышка. Наталья шутила, что все болезни они ставили в толстой медицинской карточке в детском отделении. За последние три года дочка ни разу не болела, если не считать небольших травм и ушибов.
Так, заснуть сегодня уже не удастся, и нечего стараться. Женщина через голову скинула ночную сорочку и голой стала выполнять немудреные упражнения на растяжку и укрепления мышц живота, груди, бедер. Потом пошла в ванную, встала под теплый душ, наслаждаюсь тишиной и покоем. Никто в три часа ночи тебя не дергает, не спрашивает, где что лежит, не капризничает. Сейчас еще чашку крепкого кофе, и полный порядок. Вытираясь перед зеркалом, Наталья отметила, что она еще ничего: грудь торчком, живот доской
– Конечно, хотелось бы иметь фигуру топ-модели, – выговаривала она подруге Нинке Шаховой, – но вопрос в том, выдержат ли сплошные кости ту бешеную нагрузку, которую мне приходится ежедневно выдерживать. Нет, для такой жизни нужно тело крепкое, чтоб не подвело в ответственный момент, а таких моментов с каждым годом становится все больше.
– Ой, ой, – издевается Нинка, – ну, просто рабыня Изаура.
– А что? Сколько километров в день накручиваю своими ногами, тяжеленные сумки таскаю, на даче пашу.
Выйдя из душа, походила минут пятнадцать голышом. Говорят, это полезно. Накинула халат, прошла в кухню, налила большую чашку черного кофе. Разворачивая шоколадную конфету, мысленно начала составлять план на сегодняшний день. Главное на сегодня – встреча с героем, вернее героиней, будущей статьи. Прикинула, сколько времени на это уйдет, да столько на саму статью. Поняла, что парикмахерская отпадает.
Раньше, работая учителем в школе, при большой нагрузке, бесконечных проверках тетрадей, писании планов и прочее, ей проще было спланировать день. Сейчас, имея, на первый взгляд, свободу планировать свое время без всяких звонков, она не успевала сделать и половины того, что намечала. Работа журналиста требует собранности, внутри всегда невидимые часы отсчитывают «тик-так, тик-так, только бы успеть». Наталья была хорошим журналистом и не позволяла себе растрачивать время попусту.
– Мне нравится, как вы пишите, Наталья Николаевна, – отмечал редактор, – напористо, сжато, доходчиво и одновременно без лишней простоты. Ваши статьи о бездомных стариках произвели сильное впечатление. Может, вы чуть резковато ставите акценты, да и вообще…
– Конечно, проще не замечать этих несчастных, голодных и брошенных на произвол судьбы.
– Ну, зачем вы так. Надо, надо писать об этом. Вот только вы упоминаете часто в статьях фамилии и должности известных в городе людей. Это можно рассматривать как вторжение в частную жизнь.
– А сбывать престарелых родителей в интернат, а насиловать несовершеннолетних, это не вторжение? а…
– Ладно, ладно, не кипятитесь. Примите мои слова к сведению и работайте. Признаю, у вас свой круг читателей, они вас ценят, вам доверяют. Но помните, что одними резкими выпадами положение не исправишь. Нужно быть гибче, видеть социальную проблему целиком, а не выхватывать частный случай.
– Я вас поняла, – Наталья на каблуках развернулась и, не попрощавшись, покинула кабинет.
На главного она не обижалась, понимала, что тот в прав: один в поле не воин. Но пыталась обратить внимание властей на несчастных. Герои ее статей гуляли по улицам в рванье, копались в мусорных контейнерах, загибались от паленой водки в подворотнях, теряли человеческие чувства в руках сутенеров и уголовников. Больные, брошенные старики, дети алкоголиков, малолетние наркоманы и преступники, пьяницы и проститутки преследовали днем и ночью журналиста Наталью Бегунову.
– Ты слишком близко принимаешь чужие беды, – ругала ее Нинка Шахова, любимая подруга и верный товарищ. – Не солнце, всех не обогреешь. А власти твои статьи до одного места. Береги нервы, не рискуй здоровьем, оно тебе еще пригодится.
– Что же сделать вид, что ничего этого нет, и писать о борьбе хорошего с лучшим? – горячилась Наталья.
– Ну, почему? Пиши, тереби этих зажравшихся, нынешних хозяев жизни, но не забывай и о себе. У тебя дочь растет. Ей мать неврастеничка не нужна. Ты в последнее время больше времени тратишь на чужих людей, чем на собственную семью. Смотри, сбежит муж к другой, которая всегда в хорошем настроении, не думает о мировых катаклизмах, а только о том, как мужу угодить.
Наталья огорченно покивала головой.
– Слушай, я действительно зациклилась на работе. Не помню, когда семьей выбирались за город, в гости перестали ходить. Театр и прочее по боку…
– А я что говорю? Кончай, подруга, изображать из себя мать Tepeзy. Устрой себе медовый месяц.
– С ума сошла, – вскинулась Наталья. – Мы и спим-то в разных комнатах, не только что.
– Ну, доработалась! – Нинка покрутила пальцем у виска. – Ой, смотри, уведет мужика какая-нибудь ласкушка, поплачешь тогда. Забыла, до скольких лет в девках сидела?