Биография голода
Шрифт:
– Хватит.
– Но я хочу пить!
– Нет. Ты выпила пятнадцать стаканов за четыре минуты. Лопнешь.
– Не лопну я. Я умираю от жажды.
– Ничего, пройдет. А сейчас достаточно.
Гнев вскипел во мне, как цунами. Накачиваться водой было для меня отрадным священнодействием, и это никому не мешало. Не было ничего приятнее этого занятия, которое доказывало, что бывает на свете поистине неистощимая щедрость. В мире, где все строго отмерено, где самые большие порции казались мне жалкими крохами, единственным доступом к бесконечности была вода, открытый кран соединял меня с вечностью.
Не знаю,
Мама напрасно боялась, что мой переполненный живот лопнет, – она плохо знала детский организм, устроенный как сквозная труба. Вода, которую я выпивала, так быстро прокатывалась по моему внутреннему водопроводу, что уже через пять минут я усаживалась в уборной и все вытекало струей целых десять минут. Жюльетта восторженно улюлюкала, а для меня это было одной из радостей жизни.
Взорвалась я от злости. Меня отлучали от воды, от моей стихии, запрещали то, что составляло мою суть. Ярость обрушила плотины и хлынула наружу.
Впрочем, я быстро успокоилась. Придется, значит, и этой страсти уйти в подполье – вот старый верный способ, уже позволивший мне наедаться сладостями, пить спиртное и выделывать разные штучки (кто бы мог подумать – такая смирная бельгийская девочка!).
Подпольная деятельность все ширилась.
Инге оставалась в Нью-Йорке, уезжать из города, где рухнули ее надежды, она не желала.
Она и отвезла нас в один несчастный день летом 1978 года в аэропорт.
Я была сама не своя от горя. Это был не первый конец света в моей жизни. Но привычка к таким потрясениям не вырабатывается, только накапливается боль.
Я вцепилась в Инге так, что меня отрывали от нее силой. Любимые подружки посылали воздушные поцелуи сквозь стеклянную перегородку. Мне было плохо, я не находила себе места.
Жюльетта взяла меня за руку. Я знала, что ее смятение равняется моему.
Самолет. Взлетная полоса. Нью-Йорк исчезает из виду. Отныне он – часть страны Никогда. Смерть и руины у меня в душе. Как жить дальше?
Но сметливая сестрица достала из сумочки какую-то фляжку:
– Это вода из Кент-Клиффса.
Я смотрела на сокровище во все глаза. В Кент-Клиффсе мы провели немало счастливых ночей. Эта вода убережет нас от всех напастей. Мы увозили с собой волшебный эликсир.
Бангладеш в 1978 году была одной длинной улицей, переполненной умирающими людьми.
Но нигде я не видела столько энергичных людей, с такими горящими глазами. С этим пылом и умирали. Неистребимый голод горячил бенгальцам кровь.
Мы жили в каком-то убогом бункере, но у нас была еда – высшая роскошь.
Основное и единственное ежедневное занятие местного населения состояло в борьбе за угасающую жизнь.
Моим родителям было по сорок лет – самое время, чтобы засучить рукава и испытать свои силы в трудной работе. Поле деятельности было огромно, и отцу удавалось сделать невероятно много.
Мне было одиннадцать лет, и я еще не умела по-настоящему сочувствовать. Толпы умирающих только нагоняли на меня
Я и молчала.
Так же вела себя сестра. Нам, в нашем привилегированном положении, не стоило и рта открывать. Чтобы просто выйти на улицу, надо было набраться духу и приготовиться: мысленно заслонить глаза щитом.
Но и за щитом они оставались уязвимыми. Я словно получала кулаком под дых при виде ходячих скелетов со страшными, неестественными культями, выпирающими зобами, опухшими руками и ногами, но невыносимее всего был голодный вопль, звучавший в каждом взгляде и не заглушаемый шторами опущенных век.
Я возвращалась в бункер, изнемогая от ненависти, которая не относилась ни к кому в отдельности и изливалась на все вокруг, при том что изрядная доля оседала во мне.
Я начала ненавидеть голод, любой: свой собственный и чужой – и всех, кто способен его испытывать. Ненавидела людей, зверей, растения. Только камни были непричастны. И мне хотелось стать камнем.
Мы с Жюльеттой совсем раскисли. Папе пришлось серьезно с нами поговорить: нам было велено взять себя в руки. Мы должны помнить, что в этой стране любой желал бы очутиться на нашем месте, и не должны давать волю своим чувствам, сказал он. Он всегда гордился нами и надеется, что мы и дальше его не подведем.
– Жизнь продолжается!
Эта фраза стала для меня плотом, на котором я пыталась спастись от крушения. Я думала о своих подругах, писала им длинные пылкие письма. Рассказывать о Бангладеш даже не пробовала – не находила слов. Только советовала им как можно активнее пользоваться всеми преимуществами нью-йоркской жизни.
Нам с сестрой оставалось только читать. И мы читали, валяясь на одном диване, спиной друг к другу, она – «Диалоги животных», [15] я – «Графа Монте-Кристо». Было трудно представить себе существование миров, где сытые животные тешатся философскими беседами или где люди могут позволить себе роскошь посвятить всю жизнь такой безделице, как месть.
15
«Диалоги животных» – книга французской писательницы Сидони Габриель Колетт (1873–1954).
Мы почти безвылазно сидели дома – родителям это не нравилось. Мы ссылались на жару. Папа, менявший за день по четыре рубашки, сказал, что это пустяки:
– Вы просто неженки.
Жюльетта не возражала, а я приняла вызов и решила доказать свою выносливость. Оседлала велосипед и помчалась шумными улицами в самый центр города, где находился большой базар. Там торговали мухами. Надо было хлопнуть в ладоши, чтобы они разлетелись и обнажился кусок вонючего мяса.
Аптекарем был прокаженный с тремя пальцами на правой руке и шестью (как бы в компенсацию) на левой. Когда у него спрашивали аспирин, он выдвигал ящик, запускал в него наиболее оснащенную фалангами руку и протягивал горсть таблеток.