Биотеррор
Шрифт:
А они именно преследовали Изю. Временами доходило до смешного — он боялся планировать даже такие мелочи, как поход в булочную за хлебом. Потому что стоило ему подумать: «После работы надо зайти хлеба купить», — как включались некие загадочные механизмы. Кошелек забывался дома, в институте устраивали внезапное совещание, которое затягивалось до глубокой ночи, ломались автобусы, все булочные в округе разом закрывались на учет. Мироздание было явно против того, что бы Изя Бронштейн купил хлеб.
Так что, когда лабораторный крыс-старожил по кличке Адольф стал вдруг вести себя, словно юный крысенок, Изя первым делом встревожился. А когда
Отправил всех своих сотрудников в отгулы.
И теперь стоически ждал, что произойдет.
Напоив грустного Изю чаем и пожелав удачи, Владимир собрался к себе, когда Бронштейн притянул к себе листок и написал:
«Ты во что-то влип?»
Владимир удивленно посмотрел на коллегу и отрицательно помотал головой.
«Не ври. Когда я пришел в первый отдел, оттуда как раз вышла дамочка. Явно из ЭТИХ. А когда я вошел, то заметил на столе твое личное дело».
— Н-не знаю… — задумчиво протянул Владимир. — Ерунда какая-то. Вот совершенно не из-за чего. Клянусь!
— Ну, смотри сам, — вздохнул Изя, сжигая листок в фарфоровом блюдечке. — Я бы на твоем месте подготовился. На всякий случай.
— Да ну тебя, — сердито буркнул Владимир. — Накаркай мне еще!
Неожиданный поворот беседы порядком выбил его из колеи. Владимир мысленно перебрал все свои грехи, включая кухонный треп и несколько книжек «самиздата» спрятанных на антресолях, и счел их слишком ничтожными. Никаких причин для интереса к нему со стороны Конторы не было.
Он взялся сортировать дневники экспериментов за прошедший месяц, но вскоре поймал себя на том, что выполняет какие-то механические действия, не вникая в их смысл. И дело было, как ни странно, вовсе не в гипотетическом интересе к нему всесильной Конторы. Мысли Владимира занимал дневник сэра Оливера Эллингтона.
Помучившись еще с полчаса, он запер тетради в сейф и взял с вешалки пальто. Библиотека закрывается в восемь вечера, у него есть целых шесть часов…
«…беседовать с моей Бетти. Впрочем, вот я написал „моей“ и меня уже одолевают сомнения. Не придаю ли я происходящему той окраски, которой жаждет мое сердце? Испытывает ли Элизабет ко мне те чувства, которые испытываю к ней я? Иногда мне кажется, я для нее лишь игрушка, способ на время развлечься. В такие моменты я ловлю на ее лице черты холодности и равнодушия, но… даже в этом облике северной богини она остается прекрасной! А в следующий момент она уже смеется или грустит так искренне, что я корю себя за недостойные мысли. Ах, Бэтти, моя волшебница!..»
28 июня 1912 года.
Элизабет настояла на том, что бы самой заняться организационными вопросами. А сэра Оливера оставила в гостинице. Впрочем, назвать это строение гостиницей означало бы оскорбить все — даже самые захудалые — постоялые дворы, в которых сэру Оливеру доводилось останавливаться во время путешествий. Фактически, это был большой сарай, разделенный на комнаты. Здесь
Ученому казалось, что вместо воздуха остров окутал кисель, воняющий гнилыми фруктами и пряностями. Дышать этой горячей смесью было тяжело, и, как вскоре испытал на себе сэр Оливер — вредно. На третий день по прибытии он почувствовал легкое недомогание, к следующему дню перетекшее в полновесную лихорадку, придавившую его к постели раскаленным утюгом. В фактории было два врача, но один сам лежал с приступом малярии, а второй боролся с климатом при помощи рома и, когда Элизабет его нашла, пребывал в ласковых объятиях белой горячки. Девушка обыскала всю факторию и вернулась с толстым благодушным китайцем — оказалось, на острове у них и у японцев внушительные диаспоры. Китаец пощупал пульс сэра Оливера, осмотрел глаза и язык больного, озабоченно покачал головой и ушел. Через час прибежал мальчишка и принес коробок из-под спичек с дюжиной черных шариков размером с косточку вишни.
От лекарства сэру Оливеру стало легче, через пару дней он даже мог вставать и передвигаться на дрожащих от слабости ногах, но до окончательного выздоровления было далеко. Вообще-то, Цзы Сим — тот самый китайский врач — честно признался, что не может его вылечить, поскольку причиной болезни являлся сам организм сэра Оливера. Он не мог приспособиться к местному климату. Пилюли лишь поддерживали силы англичанина и купировали симптомы. Самым разумным было бы вернуться в Англию, но такой вариант сэр Оливер сразу отмел. Как и остаться в гостинице под наблюдением китайца, а экспедицию в джунгли полностью доверить Элизабет. На подобное предложение он даже счел возможным обидеться. Тогда Цзы Сим неохотно предложил другой вариант: его можно нанять сопровождать экспедицию и тогда он будет следить за здоровьем англичанина и готовить для него лекарство. Плату он потребовал внушительную, а по местным меркам так и вообще запредельную, но сэр Оливер с радостью согласился. Цзы Сим получил на руки пятьдесят фунтов задатка и официально стал третьим членом экспедиции.
А четвертого привела Элизабет.
Она ушла еще утром, предупредив, что отправляется искать носильщиков и проводника. К середине дня сэр Оливер начал тревожиться, хотя все вокруг — начиная от хозяина гостиницы и заканчивая Цзы Симом — твердили, что серьезных опасностей на территории фактории нет. Туземцы основательно запуганы мощью белых колонизаторов и их огнестрельным оружием, на белую женщину ни за что не нападут. А сами белые, как это часто бывает в маленьких колониальных поселках на краю цивилизации, относятся к людям своей расы как к родственникам.
И все же, когда Элизабет вернулась, сэр Оливер уже не находил себе места от тревоги и лишь физическая слабость не позволяла ему отправиться на поиски. Он выбрался на крыльцо и сидел там, печально глядя вдоль единственной улицы поселка.
Впрочем, долго так сидеть ему не пришлось. Примерно через час он увидел — а готов был поклясться, что вначале почувствовал — в конце улицы знакомый силуэт. Элизабет возвращалась не одна. С ней были шестеро туземцев с внушительными тюками на носилках и некий колоритный тип. Белый.