Биотеррор
Шрифт:
Впрочем, женщина не выглядела страстной фанатичкой опрощения. Она вообще не выглядела способной на сильную страсть — столько безмятежности было во взгляде.
— Моя имя — Радмила. Но все зовут меня Рада или Мила, кому как больше нравится. И вы так зовите, я не против. Проходите, не стесняйтесь. Вы ведь друзья Сима? Он прислал весточку, что вы приедете. И правильно сделали, что у нас решили погостить… — Радмила прервалась, посмотрела на напольные часы, совершенно антикварного вида, с маятником и двумя медными шишками на цепочках. Виновато улыбнулась: — Но вы, верно, устали с дороги! Не
И верно, плюшки были просто волшебными. Тонкая румяная корочка с хрустом ломалась на зубах, дразня смесью сладкого яблока и корицы, а под нею открывался нежный душистый мякиш. Алиса воистину героическим усилием воли отодвинулась от огромного блюда, на котором высилась соблазнительная пирамида и чуть не со слезами на глазах наблюдала, как Данила расправляется с угощением, засовывая в рот чуть не по целой плюшке за раз. В такие моменты она яростно завидовала мужчинам.
Радмила понимающе улыбнулась.
— Да вы не бойтесь. Это особый рецепт, от моей стряпни дурное сало не нарастает, только сил прибавляется.
— Что самое приятное может услышать женщина в своей жизни? От плюшек не толстеют.
— Не уговаривайте ее! — Данила замахал руками в комичном испуге. — Мне и одному-то здесь мало.
Радмила рассмеялась. Смех у нее тоже был журчащий и уютный.
— Я к утру еще напеку.
— Ой, не надо! Я же пошутил. Не хотелось бы вас затруднять.
— Что вы, какое же это затруднение? Я люблю готовить. Только угощать-то особо и некого. Почитай в каждом доме готовят сами, да свою готовку считают самой лучшей. Только на праздниках и удается друг перед другом похвастаться.
— На праздниках? А разве у вас бывают…
Алиса стушевалась, осознав, что сморозила глупость.
Радмила не обиделась.
— Поначалу многие так удивляются. Городской человек не представляет себе жизнь без помощи железяк всяких. И воображение рисует картины каторжного труда без отдыха и радости. Да ведь не крепостное право у нас! Никого к нам хитростью не завлекаем, в неволе не держим. Было бы так тяжко да безрадостно — давно все в город уехали бы.
— Вы сейчас скажете, что крестьянская жизнь легче городской, — ехидно пробубнил сквозь очередную плюшку Данила.
Радмила пожала плечами:
— А и скажу. Это ведь смотря чем ту тяжесть мерить? Тем, что работать приходится на земле, руками? Зато на земле-то спокойно, не нужно перед начальством спину гнуть и нервничать, что не так приказ исполняешь, что в должности понизят, а то и уволят. Тут каждый сам себе хозяин, а единственный начальник — природа. Начальник справедливый и мудрый, такому и подчиниться не грех.
Алиса старательно запоминала, жалея, что не прихватила из рюкзака камеру или хотя бы телефон. Впрочем, вполне могло выйти так, что перед камерой Радмила застеснялась бы, не смогла бы говорить складно и увлеченно.
— Самые напряженные дни у нас в конце весны и осенью. А как урожай собрали — тут уже легче становится. Да и летом не сказать, чтобы уж так работали, что не разогнуться. И праздники празднуем. Вот вы сколько дней у нас пробыть собираетесь?
Алиса переглянулась с Данилой. Тот только руками развел: мол, кто ж знает?
— Дней пять, я думаю, мы здесь точно проведем. А там посмотрим.
— Вот и отлично! — обрадовалась Радмила. — Тогда застанете один из наших праздников. Будем вязать сноп для Велеса.
— Для кого?
Алиса с осуждением посмотрела на Данилу.
— Надо же знать свою историю хоть чуть-чуть.
— Зачем?
— Затем! Велес — один из главных языческих богов славян.
— А-а-а… — откровенно зевнул Данила. Поймал укоризненный взгляд Алисы и торопливо закивал. — Да-да, праздник это здорово. С удовольствием посмотрим и поучаствуем.
— Если можно… — Алиса вопросительно посмотрела на Радмилу.
— Конечно. Этот праздник для всех открытый… Но я смотрю, вы уже устали. Давайте продолжим разговор завтра.
Отведенные им комнаты располагались в самом конце коридора, дверь в дверь. Стоило Алисе закрыть за собой дверь, как навалилась усталость — уж больно суматошным выдался день, да и переживаний всяких хватило с избытком.
Но уснуть не получалось. Оставшись одна, девушка вновь вернулась мыслями к опасному тупику, в котором оказалась. Нужно было как-то выбираться, но никакого плана придумать не удавалось. Алиса ворочалась с боку на бок в мутной дремоте, никак не желавшей перейти в сон. Уже где-то далеко за полночь ей показалось, что во дворе, прямо под ее окном, скулит собака. Она хотела встать, выглянуть в окно, и это побуждение ее, наконец, усыпило.
Странное место.
Опасное.
Мои предположения оказались верны.
Еще в Княжево, расспрашивая дорогу к экологическому поселению, я заметил странные взгляды местных жителей. Мне даже показалось, что те — узнав, куда мы едем — с трудом удерживаются от того, чтобы перекреститься. Это, конечно, могло быть и обычное крестьянское недоверие к пришлым, поселившимся рядом и заведшим чуждые порядки. Но только вот Княжево — не какая-то патриархальная глубинка с традиционным крестьянским укладом. Москву с пригорка видно, большинство работает в столице, психология у местных вполне городская. Что-то другое крылось за всем этим.
Я почувствовал присутствие этого «другого», когда из-за поворота проселочной дороги показались «Воробьиные поля». Едва не уронил мотоцикл — столь сильным было ощущение чуждости, отторжения, которое на меня накатило. Словно овал поселка был глазом некоего монстра, разглядывающего приближающихся людей. Взгляд был не враждебным, но абсолютно нечеловеческим.
А вот Алиса, похоже, ничего не почувствовала. Поселок ей понравился, хотя и показался непривычным. Щебетала оживленно, глаза блестели от любопытства. Мне же приходилось стискивать зубы и делать вид, что все в порядке. Объяснить Алисе что происходит я не мог, а пугать, указывая на всякие странности и несоответствия — не хотел. Вот и строил из себя шута горохового. Грендель, плюшки… Хорошо еще, что Радмила эта быстро отпустила нас. Вот жуткая баба-то! Ведь даже минуты рядом с кофрами не стояла…