Биоугроза
Шрифт:
Продолжал стрелять, даже когда они упали.
Это была моя первая стычка со Скабами (от анг. Scab - короста - прим. пер.), как их называли. После того, что мерзкая старуха сделала со мной - а это можно было лишь сравнить с попыткой изнасилования - я пристрелил этих мерзких, заразных ублюдков, не колеблясь.
Тогда я впервые почувствовал вкус крови. Это было все равно, что лишиться девственности. Потом стало гораздо легче.
Психи были повсюду. Но, как ни странно, хорошие люди тоже встречались. Предупреждали насчет опасных районов, насчет лежбищ ночных тварей, насчет территорий, где национальные гвардейцы могли застрелить
– Это мои дочери, - наконец, произнес он.
– Это я убил их. Убил их обеих. Они начали меняться.
– Меняться?
Парень посмотрел на меня черными пронзительными глазами.
– Превращаться в других. Тех, что со светящимися глазами. Которые выходят лишь по ночам. Так что гляди в оба.
Я ушел оттуда, решив, что парень спятил, как и остальные. Но два дня спустя, я понял, что заблуждался. Тогда я впервые увидел одно из тех существ.
Их называли Детки.
7
Темнело, а до дома было далеко. Одно это уже было проблемой. После всего, что я насмотрелся, мне нужно было быть внимательнее. Я жил раздобытками, поэтому приходилось искать места лучшего улова. На углу Махонинг Авеню и Сауз Гленнеллен находился склад церкви Святого Винсента, где держали продукты для нуждающихся. За эту информацию я отдал одному парню пистолет 38-го калибра. Он уходил из города, и еда его не интересовала.
Поэтому я направился туда.
Я пробрался на склад, разбив окно в переулке. Оказавшись внутри, я без проблем нашел еду. Психов и мутантов поблизости не оказалось, так что это была легкая добыча. Я стал загружать в сумку консервы, коробки с пастой, банки с ветчиной, все, что только можно. Набив мешок, я был счастлив, как канализационная крыса. Поскольку только что приобрел себе еще пару недель жизни.
Когда я вышел на улицу, солнце уже садилось.
Это было время, когда на улицы выползали всевозможные ночные твари - плотоядные хищники, охотники за головами, собиратели костей и кровососы. Я увидел на тротуаре пса. Он просто сидел там. Грязный, запаршивевший ретривер, у которого отсутствовало пол уха. Шкура была покрыта коркой запекшейся крови. Он посмотрел на меня, поджал уши и зарычал.
Я мог бы пристрелить его.
Возможно, не стань я играть в доброго самаритянина, я без проблем успел бы добраться домой. Но мне стало жалко пса. Он не был бешенным. Это было видно. Не походил на инфицированного чем-то или мутировавшего. Поэтому я рискнул. Заговорил с ним мягким, успокаивающим тоном. Пес сразу же перестал рычать. Завилял хвостом и жалобно заскулил. А его глаза... Господи, если у вас когда-либо был ретривер, вы знаете, как они могут смотреть на вас. Эти самые печальные в мире глаза, выгнутые брови и почти человеческий взгляд, от которого можно расплакаться.
Именно так на меня и смотрел этот пес.
– Все хорошо, мой мальчик, - сказал я ему.
– Я тебя не обижу. Может, пойдешь ко мне жить, а? Будем заботиться друг о друге.
Он вилял хвостом, продолжая смотреть на меня. Это был хороший пес. Я был готов поспорить, что раньше он жил в семье. Ретриверы - замечательные собаки... нежные, умные, невероятно терпеливые и преданные. Я знал, что этот старый, боевой пес был из их числа. Я опустился рядом с ним на колени и, чтобы умилостивить, пожертвовал одной палочкой "Слим Джим". Это такие тонкие говяжьи колбаски. Знаете, наверное. Псу она понравилось. Он тут же проглотил ее, я дал ему еще и еще. И получил себе друга на всю жизнь. Я готов был расплакаться - наконец, я нашел кого-то, о ком смогу заботиться, и кто будет заботиться обо мне. В этом отличительная особенность собак. Вы можете любить мужчин или женщин, но человеческая порода эгоистична, и они сделают вам больно при первой же возможности. Собаки не такие. Если вы их кормите, заботитесь о них, они будут любить вас до конца жизни. Не колеблясь, пойдут за вами в ад и оторвут яйца любому, кто будет вам угрожать. Это называется преданность. Попробуйте найти это качество в людях. Удачи.
Так что теперь у меня был друг.
Но становилось темно. Пора было идти. Я двинулся вдоль по тротуару, зная, что мне нужно преодолеть примерно четыре квартала. Но пес не пошел за мной. Он просто остался сидеть на месте с прежним несчастным видом.
– Идем-же!
– позвал я, хлопнув по ноге. Он бросился за мной, потерся мордой об ногу, принялся скакать вокруг с искренней радостью, известной лишь собакам.
Мы снова перекусили "Слим Джимами". Я чесал ему за ухом. Болтал с ним. Потом, когда тени стали совсем длинными, мы оба затихли, поскольку находились сейчас на вражеской территории. У собак отлично развиты слух, обоняние и осязание. Поэтому я чувствовал себя рядом с ним практически неуязвимым. Никто не смог бы подобраться к ретриверу незамеченным.
За два квартала от моего дома пес остановился.
Навострил уши... во всяком случае, одно из них... и слегка наклонил голову. Потом принялся нюхать землю. Из горла у него вырвалось глухое рычание. Он явно почуял что-то нехорошее.
Я позвал его, и тут увидел стоящую на тротуаре, в луже лунного света, маленькую девочку. Обычную маленькую девочку с косичками в грязном, рваном джемпере синего цвета. На вид ей было лет восемь, не больше. Пес рядом со мной словно обезумел, стал лаять и выть.
– Тихо, - сказал я ему. Я посмотрел на девочку.
– Что ты делаешь на улице так поздно, малышка? Здесь небезопасно, здесь...
Я не договорил. Ибо я сумел рассмотреть ее, и у меня внутри все сжалось от страха. Это была не маленькая девочка. Ярко-желтые глаза светились, а морщинистое лицо напоминало страшную маску жуткого серо-голубого цвета. Она протянула ко мне руки, открыла рот, полный крошечных крючковатых зубов, предназначенных хватать и удерживать жертву. От нее исходил пар и какое-то потрескивание, как от наэлектризованного одеяла.
Изо рта у нее вырвался пронзительный писк, который становился все громче, урожая разорвать барабанные перепонки. Она поплыла вперед, окутанная слабым пульсирующим сиянием. Казалось, вся она искрилась от радиации. И не шла, а именно, плыла, оставляя за собой смутный мерцающий след.
Она готова была схватить меня.
Упав назад, я дважды выстрелил и оба раза промазал. Но пес - да хранит его Господь - не собирался меня бросать. Он завыл и бросился на тварь, широко разинув пасть для атаки. Но та обхватила его руками, и пес пронзительно заскулил от дикой боли. Он буквально вспыхнул в ее объятьях. Загорелся холодным синим пламенем, задымился, покрылся волдырями, а потом съежился до черной головешки прямо у меня на глазах. От сгоревшего пса шел горячий, резкий смрад... Потом он выпал у нее из рук грудой тлеющих костей и облаком серого пепла.