Бирон
Шрифт:
— Что это за тон, который вы приняли в последнее время? — затопал ногами Бестужев. — Теперь уж я спрошу вас: что должно это означать?
— Только одно: я чувствую под собой твердую почву.
— И… и давно вы стали чувствовать ее, любезный Бирон?
— С тех самых пор, как вы, ваше превосходительство, породнились со мной через мою сестру секретным браком, а главное — с тех пор, как вы затеяли вашу двойственную игру с Петербургом по поводу «курляндского дела».
— Бирон! —
— Господин резидент! — в тон ему ответил Бирон.
Они встали друг против друга, словно два смертельных врага, измеряющие свои силы, готовые к прыжку друг на друга.
— То есть как это: я вмешался в «курляндское дело»? — первым нарушил тягостное молчание Бестужев. — Не сошли ли вы с ума, мой любезный друг Эрнст Иванович?
— Нисколько.
— Как же я, резидент ее величества, мог бы обойтись без вмешательства в это дело, во главе которого я стою? — спросил Бестужев.
Бирон насмешливо улыбнулся:
— Вы правы, Петр Михайлович, но вы только одно упустили из виду: нельзя в одно и то же время быть и строгим резидентом-дипломатом, свято отстаивающим интересы русского двора, и обер-гофмаршалом вдовствующей герцогини, изнывающей по отсутствии постоянного супруга.
Слова «постоянного супруга» Бирон резко подчеркнул и насмешливо поглядел на своего покровителя.
«Ого! Этот «конюх» действительно зазнался», — подумал Бестужев.
А «конюх» невозмутимо продолжал:
— Слушайте меня внимательно, Петр Михайлович. Да будет вам известно, что все «митавское действо» известно мне досконально, до последнего шнура на запечатанных конвертах курьеров.
— В самом деле, мой милый? — насмешливо бросил Бестужев, изменяясь помимо своей воли в лице.
— Да, да, уверяю вас, ваше превосходительство!
— Виноват, Эрнст Иванович, — вдруг круто перебил Бирона Бестужев. — Ответьте мне только на один вопрос с той откровенностью, на какую я, кажется, имею право: вы-то, вы почему так близко интересуетесь и принимаете к сердцу это «курляндское дело»?
На секунду в кабинете воцарилось молчание.
— Хорошо, я вам отвечу прямо и откровенно, — произнес наконец Бирон. — Я потому против всего этого, что не хочу никому — понимаете, никому! — отдать Анну.
Это признание было до такой степени неожиданным и дико-странным, что Бестужев буквально замер в немом изумлении.
— Что? Что вы сказали, Бирон? — не веря своим ушам, пролепетал пораженный резидент. — Вы здоровы? В своем уме?
Бирон расхохотался:
— Совершенно здоров! А если бы и был болен, то во всяком случае не обратился бы к тому доктору, которого вы изволили вчера привести к ее светлости. Я ведь знаю, что это за лечитель телесных недугов, ха-ха-ха! С ним я сведу счеты, будьте уверены!..
— Ах, вы знаете? Это делает честь вашей проницательности и исключает всякую возможность сведения между вами каких-либо счетов, — пробормотал совсем сбитый с толку Бестужев.
— Это почему же? — надменно выпрямился «конюх». — Не потому ли, что он — не то граф, не то принц? Но, дорогой Петр Михайлович, не забывайте, что этот граф-принц не настоящей крови и что таких господ величают…
Резкое, отвратительное слово прозвучало в кабинете русского вельможи.
— Вы забываетесь, Бирон! — вспыхнул Бестужев. — Всему есть предел.
— Совершенно верно, ваше превосходительство, — невозмутимо продолжал Бирон. — И первое, чему должен быть положен немедленно предел, — это неуместному и чрезмерному ликованию Митавы по поводу кукольного избрания этого авантюриста Морица герцогом. Смотрите, Петр Михайлович, как бы для вас это не явилось равносильным смертному приговору.
— Как так? — привскочил на кресле Бестужев.
— Очень просто. В то время как в Митаве происходит ликование, возжигаются иллюминации, к Митаве приближаются два неожиданных гостя. Из Варшавы едет Василий Лукич Долгорукий, а к курляндской границе подъезжает сам светлейший Александр Данилович Меншиков. {11}
Бестужев вскочил так порывисто, что кресло отлетело в сторону.
— А вы… вы откуда же это знаете? — дрогнувшим голосом спросил он.
Бирон, насмешливо поведя плечами, ответил:
— У меня, ваше высокопревосходительство, есть друзья, которые сообщают мне интересные новости. Ну-с, теперь вы сообразите сами: для чего сюда едут два посланца ее величества Екатерины Алексеевны, один из которых — сам всесильный Меншиков? Для того, вы полагаете, чтобы приветствовать избрание Морица Саксонского? Так вот я и спешил к вам, чтобы предупредить вас о тех черных тучах, которые сгущаются над Митавой и отчасти над вашей головой.
— И это… это верно?
— Вы можете ждать появления Долгорукого или извещения от светлейшего каждую секунду, — резко произнес Бирон. — Мой совет вам: немедленно отдайте распоряжение о прекращении иллюминации и народного ликования; помните, что все это учтется вам!
Бестужев позвонил и отдал краткий приказ:
— Тушите огни! Чтоб ни одна плошка не освещала моего дворца…
И вскоре дворец русского резидента стоял большой черной массой.
— Если все это подтвердится, Эрнст Иванович, я буду считать себя вашим должником, — взволнованно проговорил Бестужев.