Бисмарк. Русская любовь железного канцлера
Шрифт:
— Граф Бисмарк! Бонжур! Коман сава? Мы счастливы снова видеть вас!
Вслед Иоганне, вошедшей в гостиницу, слуги потащили корзины и чемоданы.
— Bonjour, mon ami! — сказал Гард еру граф Бисмарк. — В каком номере Орловы?
— Орловы? — удивился Гардер. — Они же аннулировали reservation.
— Как аннулировали? — оторопел Бисмарк.
— Неделю назад княгиня Катарина телеграфировала мне из Torquay на Английской Ривьере, что из-за холеры они остаются в Англии.
— Что? — еще больше изумился Бисмарк. — В Англии холера?
— Нет,
— А тут холера?
— Да что вы! — Гард ер всплеснул руками. — Боже упаси! Наоборот, в этом году у нас тут пол-Европы, весь французский двор, сам Наполеон Третий! И, кстати, мне велено передать: завтра император ждет вас у себя на вилле Эжени!
— Так они не приедут!.. — Бисмарк в сердцах сломал курительную трубку и отшвырнул ее в сторону.
Где-то вдали, над морем прогремел гром.
10
Биарриц. 6 октября 1865 г.
В апартаментах отеля Бисмарк — небритый, взлохмаченный и полуголый — сидел у стола, а за окнами проливной дождь бил по булыжной мостовой и море ревело и белело от пенистых волн.
— Ты писал ей, что приедешь со мной? — спросила Иоганна.
Бисмарк не ответил. Мрачно держа в одной руке пригоршню вишен, а в другой пригоршню креветок, он по очереди жевал и проглатывал и то, и другое.
— Ты помнишь, что тебя ждет французский император? — напомнила Иоганна.
Бисмарк доел креветки и молча раскурил сигару.
Не дождавшись ответа, Иоганна обиженно ушла в другую комнату.
За окнами — все тот же проливной дождь, гром и молнии.
Бисмарк сел к столу, обмакнул перо в чернильницу.
«Дорогая Катарина! Вы подвели меня, сыграв со мной злую шутку. В Биаррице никогда не было холеры. И Вы оказали бы мне большую услугу, если бы сразу сообщили, что Ваши планы изменились, как Вы известили об этом господина Gardere. Ведь это было за неделю до моего отъезда из Берлина…»
11
Торквей (Torquau). Английская Ривьера
«Дорогой дядюшка, Ваше письмо причинило мне боль. Я безутешна от того, что по своей безрассудности доставила Вам неприятности. Пожалуйста, простите меня! Если я не рассказала Вам о том, что наши планы изменились, то лишь потому, что знала — в этот раз Вы едете в Биарриц по причине нездоровья вашей ненаглядной супруги…»
Биарриц, октябрь
«Моя дорогая племянница,
хоть я и вправе сердиться на Вас, но мне недостает для этого мужества, несмотря на ужасные, тоскливые недели, на которые Вы обрекли меня здесь. За все это время у нас было едва ли четыре дня без дождя, шторма или урагана. Нельзя и носа высунуть за дверь, чтобы не промокнуть до костей. Море врывается повсюду, швыряет в окна молевой лес и совсем не позволяет нам плавать…
Знаете, Биарриц, в сущности, довольно унылое место. Рядом с Вами я быстро забывал или вовсе не замечал здешних неудобств, теперь же я „исцелился“ от своих заблуждений, ничего не осталось, кроме досады и скуки. Лишь сейчас я заметил, что у господина Gardere дурные вина, что у содовой — на самом деле металлический привкус, что питьевая вода несвежая, а льда нет вовсе; что все кровати слишком короткие, а постель затхлая. В нашем гроте полно воды и ила, наш „Утес Чаек“ изуродовали каменоломней; тамаринды вырубили, и на лугу, мокром, как губка, осталась только колючая трава. Вы же все это время живете в Вашем райском Torquay, и это после того, как отправили меня сюда, за 600 миль от дома, гулять по этому дурацкому побережью, чтобы под шквалистым ветром, под ливнями я потерял последние иллюзии, что в Биаррице человек может быть счастлив и радоваться и наслаждаться жизнью. Я искал источник молодости, а вместо этого постарел на десять лет, так что мне сейчас уже шестьдесят.
В это мгновенье дождь продолжается, море ревет; нет, пока я здесь, мне не удастся доказать Вам, что я образцовый и нежно преданный дядюшка…»
12
И тот же ливень, гром и молнии раскалывали в этот час ночное небо над побережьем Английской Ривьеры на юге Англии. Порывистый ветер, задувающий в окна курортного отеля, трепал гардины и пламя свечей в апартаментах князя Орлова. Сидя в своей спальне и читая письмо Бисмарка, Кэтти заливалась слезами, но вдруг порывисто вскочила, бросилась к своему гардеробу, судорожно набросила на себя суконную накидку.
Несколько минут спустя по пустому побережью Ривьеры, сквозь грозовой ливень мчалась одинокая карета, кучер настегивал взмыленных лошадей.
И вот уже карета подлетает к воротам церкви Святого Спасителя — средневековому церковному зданию XIV века. Кэтти с тяжелым мешочком в руке спрыгивает в глубокую лужу и под проливным дождем отчаянно стучит в ворота.
Громадный священник в дерюжной рясе с капюшоном выходит из кирпичного домика, стоящего позади церкви, пересекает церковный двор и подходит к воротам.
— Who is there?
— Пожалуйста, откройте! Умоляю! — по-английски отвечает ему Кэтти.
— Ночь. Церковь закрыта.
— Святой отец, исповедаться! Пожалуйста!
— Утром приходите, — говорит священник и хочет уйти.
— До утра я повешусь! Пожалуйста!
Святой отец нехотя отодвигает скрипучие засовы и чуть приоткрывает калитку.
— Ты иностранка?
Кэтти тут же просовывает в щель свой тяжелый мешочек.
— Святой отец, это на церковь, золото!
Священник берет мешочек и открывает калитку.