Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
– Солнышко, ты, случайно, не помнишь нашего дворецкого, Близзарда? Видишь ли…
Однако первой заговорила жена.
– О, Бредбери, – воскликнула она, бросившись в его объятья, – я совершила ужасную глупость, ты должен простить меня!
Бредбери захлопал глазами. Никогда еще он не видел ее в таком странном настроении. Прижимаясь к нему, она казалась застенчивой, робкой и почти хрупкой, если так можно сказать о женщине весом за семьдесят килограмм.
– Ну, что случилось? – нежно спросил он. – У тебя украли драгоценности?
– Нет, нет.
– Много проиграла в
– О нет, нет. Гораздо хуже.
Бредбери напрягся.
– Только не говори мне, что ты пела «Мой домик на Диком Западе» на корабельном концерте? – спросил он, вглядываясь в ее лицо.
– Да нет! Как же тебе сказать? Взгляни, Бредбери! Видишь вон того мужчину?
Бредбери посмотрел в указанном направлении. Под буквой «В» рядом с горой чемоданов стоял высокий, тучный человек, исполненный отрешенного достоинства и похожий на полномочного посла. С первого взгляда, даже издали, Бредбери Фишер странным образом почувствовал собственную неполноценность. Внушительные формы, глаза навыкате, каскад подбородков в обрамлении нависающих щек – все это напомнило Бредбери о том, как чувствуешь себя в присутствии сильных мира сего. Такое бывает при встрече с чемпионами по гольфу, метрдотелями шикарных заведений или дорожной полицией. Он заподозрил неладное.
– Так, – прохрипел он, – и кто это?
– Бредбери, не суди меня слишком строго. Судьба свела нас, искушение было слишком велико…
– О, женщина, – заревел Бредбери, – кто этот человек?
– Его зовут Воспер.
– Что произошло между вами? Когда это началось? И почему? И как? И где?
Миссис Фишер промокнула глаза платочком.
– Все случилось у герцога Бутля, Бредбери. Меня пригласили на уик-энд.
– Там вы и встретились?
– Да.
– Ха! Что дальше?
– Едва я увидала его, меня будто подменили.
– Ах вот как!
– Ах, как он выглядел. Всю жизнь я мечтала о таком. Я поняла вдруг, что все эти годы мне приходилось довольствоваться вторым сортом.
– Вторым, значит? Даже так? В самом деле? Значит, довольствоваться? – процедил Бредбери Фишер.
– Я ничего не могла поделать, Бредбери. Конечно, я всегда была горой за Близзарда. Но, откровенно говоря, их и сравнить-то нельзя, ей-богу. Видел бы ты, как Воспер стоит за креслом герцога. Словно верховный жрец во время священного религиозного обряда. А какой у него голос! Он спрашивает, будешь ты херес или рейнвейн, а голос льется, точно волшебные звуки органа. Я не могла устоять. Я заговорила с ним, и выяснилось, что он не прочь уехать в Америку. Воспер прослужил у герцога восемнадцать лет, и ему до смерти надоело разглядывать его затылок. Вот я…
В глазах у Бредбери Фишера потемнело.
– Этот человек, Воспер. Кто он?
– Да я же говорю тебе, милый. Он был дворецким у герцога, а теперь он наш. О, ты же знаешь, как я импульсивна. Сказать по правде, только на полпути домой, посередине Атлантического океана, я вдруг вспомнила о Близзарде. Как же быть, Бредбери? У меня не хватит духу уволить Близзарда. А что будет, когда он войдет в свою комнату и обнаружит там Воспера? Подумать только, Бредбери!
Бредбери Фишер как раз думал – впервые за неделю не терзаясь
– Евангелина, – мрачно изрек он, – это неприятно.
– Знаю.
– Крайне неприятно.
– Да. Знаю. Но ведь ты что-нибудь придумаешь, правда?
– Может быть. Обещать не буду, но может быть.
Он глубоко задумался.
– Ха! Идея! – воскликнул он. – Возможно, мне удастся всучить Близзарда Глэд стону Ботту.
– А он возьмет?
– Может быть, если правильно подойти к делу. В общем, попытаюсь его уговорить. Вам с Воспером пока лучше побыть в Нью-Йорке, а я поеду домой и начну переговоры. В случае успеха дам знать.
– Ты уж там постарайся.
– Полагаю, мне удастся все устроить. Мы с Глэдстоном старые друзья, и он будет рад помочь мне. Но пусть это послужит тебе уроком, Евангелина.
– Ода.
– Кстати, – сказал Бредбери Фишер, – я сейчас же телеграфирую в Лондон, чтобы для моей коллекции приобрели запонку Д.Г. Тейлора.
– Конечно, дорогой. Пожалуйста, покупай все, что захочешь, ладно?
– Само собой, – ответил Бредбери Фишер.
ЧЕСТЕР СРЫВАЕТ МАСКУ
Было тепло и душно. Бабочки лениво порхали в лучах солнца, в тени деревьев изнемогали от жары птицы.
Вот и старейшина не устоял перед погодой. Облюбовав кресло на террасе гольф-клуба, он давно уже отложил свою трубку, прикрыл глаза и клевал носом. Время от времени на террасе раздавался приглушенный храп.
Внезапно тишину летнего дня разорвал резкий звук ломающегося дерева. Старейшина встрепенулся и, щурясь от солнца, приподнялся в кресле. Как только глаза привыкли к яркому свету, он увидел, что на девятой лунке закончилась парная игра и ее участники прощаются друг с другом. Два гольфиста устремились к бару, третий, всем своим видом выражая глубочайшую скорбь, зашагал в сторону деревни, а четвертый поднялся на террасу.
– Все на сегодня? – осведомился старейшина.
Вошедший вытер пот со лба, опустился в соседнее кресло и вытянул ноги.
– Да. Мы начали с десятой. Устал, ужас. С такой погодой шутки плохи.
– Как успехи?
– Мы с Джимми Фотергиллом обыграли викария и Руперта Блейка. Все решилось на последней лунке.
– Мне послышался какой-то треск? – поинтересовался старейшина.
– Это викарий сломал клюшку от досады. Бедолаге весь день чертовски не везло, а он к тому же не может выпустить пар, как все нормальные люди, – тут любой сорвется.
– Так я и думал, – ответил старейшина, – это было написано у него на спине – шел, как на казнь.
Собеседник ничего не ответил. Он ровно и глубоко дышал.
– Говорят, – задумчиво произнес старейшина, – что священникам, учитывая деликатность их положения, необходимо рассчитывать гандикап по более либеральной шкале, нежели мирянам. Я изучаю гольф еще со времен перьевого мяча и твердо уверен, что не ругаться во время игры – все равно что давать фору сопернику. Иной раз крепкое словцо настолько необходимо, что намеренное воздержание плохо сказывается на окончаниях нервной системы, отвечающих за четкость свинга.