Битва близнецов
Шрифт:
— Мне показалось… я еле слышала его, но мне показалось, он сказал что-то похожее на «бубу» или «бупу». Крисания растерянно подняла на Карамона глаза.
— Бупу! — удивленно вскричал Карамон. Ты уверена?
Крисания кивнула.
— Почти.
— Но почему он звал именно ее, эту маленькую девчонку из племени овражных гномов? — требовательно спросил Карамон.
— Понятия не имею. — Крисания устало вздохнула, отбрасывая ладонью упавшие на глаза волосы. — Я тоже об этом думала. Разве что… Это не Бупу рассказывала Пар-Салиану о том, как добр был с нею Рейстлин когда-то?
Карамон тряхнул головой. Об овражных гномах можно будет подумать потом. На данный момент его гораздо больше занимала совсем другая проблема. Он посмотрел на Микаэла и опять вспомнил Стурма. Сколько раз в своей жизни он видел подобное выражение на лице Соламнийского Рыцаря? Эта клятва, клятва Кодексом и Мерой…
Будь проклят этот Рейстлин!
Микаэл будет стоять здесь, пока не упадет от усталости, а очнувшись и увидев, что не сдержал слова, — убьет себя. Должен быть какой-то способ обойти клятву — или обойти Микаэла.
Карамон посмотрел на Крисанию. Она могла бы воспользоваться своими способностями жрицы и заколдовать воина.
Но об этом нечего и мечтать. Да после этого ее сожгут живьем, и даже он ничего не сможет поделать. Будь проклят Рейстлин, все жрецы и жрицы! А также и все Соламнийские Рыцари с их дурацкими Кодексом и Мерой!
Испустив протяжный вздох, он подошел к Микаэлу. Воин с угрозой приподнял свою гожу, но Карамон показал ему пустые ладони.
Затем гигант неуверенно прокашлялся. Он знал, что хочет сказать, но не представлял, с чего ему следует начать. В голову вновь и вновь лезли воспоминания о Стурме, и Карамон будто наяву увидел лицо старого друга.
Впрочем, сейчас оно встало перед его глазами не таким, каким было при жизни, скрытое под благородной, но суровой и холодной маской. Карамон понял, что в память ему врезалось лицо мертвого рыцаря, с которого перенесенные страдания стерли выражение непомерной гордости и упрямства. В темных неподвижных глазах еще горел отсвет теплоты и понимания, и Карамону показалось, что Стурм печально улыбается ему.
Поначалу Карамон был настолько испуган этим видением, что почти лишился дара речи и молча смотрел на Микаэла. В конце концов образ Стурма растаял, и он понял, что глядит на мрачное, испуганное и усталое, но исполненное суровой решимости лицо молодого рыцаря.
— Микаэл, — сказал Карамон, не опуская рук. — Когда-то у меня был друг — член Ордена Соламнийских Рыцарей. Сейчас он мертв. Он погиб в бою далеко отсюда, когда… Впрочем, это не имеет значения. Стур… мой друг был очень похож на тебя. Так же, как и ты, он верил в рыцарский Кодекс и готов был отдать ради этого свою жизнь. Однако в самом конце он вдруг понял, что в жизни есть что-то более важное, чем Кодекс и Мера, нечто давно забытое и не принимаемое во внимание…
Микаэл упрямо нахмурился и крепче стиснул копье.
— Сама жизнь… — негромко закончил Карамон. В глазах рыцаря сверкнул огонек, который почти сразу же исчез из-за выступивших на его глазах слез.
Микаэл сердито моргнул, и выражение суровой решительности снова проступило в его чертах. И все же Карамону показалось, что юноша из последних сил борется со своим отчаянием и сомнениями.
И он зацепился за это, направляя свои слова точно в цель, словно наконечник стрелы, острие меча или пики.
— Жизнь, Микаэл… Это больше, чем Кодекс и Мера. Это самое важное на свете. И речь идет не только о нас, но и о жизни наших близких и друзей. Кодекс и Мера были созданы для того, чтобы хранить и защищать жизнь, однако в конце концов про нее как-то позабыли, и это назначение великих Правил было утрачено. Они стали важнее самой жизни…
Карамон опустил поднятые руки на затылок и сделал еще один шаг по направлению к Микаэлу.
— Я требую, чтобы ты покинул свой пост, вовсе не потому, что держу в мыслях какое-то коварство. И ты и я — мы оба знаем, что ты покинешь свой пост не из трусости. — Карамон покачал головой. — Только боги ведают, что ты видел и слышал сегодняшней ночью. Я прошу пропустить меня из сострадания. Там, внутри, мой брат. Возможно, он умирает или уже умер. Когда он заставил тебя дать клятву, он не предвидел подобного исхода. Я должен прийти к нему на помощь. Пропусти меня, Микаэл. Этим ты не уронишь чести и не запятнаешь своего имени.
Микаэл стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Внезапно с его лицом что-то случилось, плечи ссутулились, а пика выпала из пальцев. Карамон едва успел протянуть руки и подхватить падающее тело. Прижимая юношу к себе, гигант почувствовал, как рыдания сотрясают его тело, и неловко похлопал его по плечу.
— Эй, кто-нибудь, — позвал он, обернувшись через плечо. — Сходите за Гэриком! А, вот и ты… — Гигант с облегчением вздохнул, увидев, что Гэрик бегом направляется к ним. — Отведи своего кузена к костру, — распорядился он. — Покормите его чем-нибудь горячим и дайте выспаться. А ты… — он указал на одного из воинов, — встанешь на его место.
Когда Гэрик увел Микаэла, Крисания хотела войти в палатку, но Карамон остановил ее.
— Лучше я войду первым, госпожа.
Он ожидал, что жрица начнет спорить, и удивился, когда Крисания покорно отступила в сторону. Карам он уже взялся за полог палатки, когда почувствовал ее руку на своем плече.
Слегка вздрогнув, он обернулся.
— Ты мудр, как Элистан, — сказала жрица, пристально заглядывая ему в глаза. — Я тоже могла сказать рыцарю эти же слова, но почему-то не сказала. Почему, как ты думаешь?
Карамон слегка покраснел.
— Я… я просто попытался понять его, вот и все, — пожал он плечами. — Поставить себя на его место…
— А я не хотела понять его. — Крисания побледнела и прикусила губу. — Я желала только, чтобы он мне подчинился.
— Вот что, госпожа, — решительно перебил ее Карамон. — Покопаться в своей душе мы еще успеем. Сейчас мне может понадобиться помощь.
— Конечно! — В лице жрицы снова появилось выражение твердости и уверенности в себе. Ни секунды не колеблясь, она вошла в палатку мага вслед за Карамоном.