Битва богов
Шрифт:
Видимо, я сделал неосторожное движение; в следующую секунду на меня, покачиваясь, глядел автоматный ствол. Но очереди не последовало. Зрачки Балларда закатились; он уронил «стэн» и, схватившись обеими руками за грудь, тяжело сел наземь.
Мигом оказавшись рядом с ним, я массировал, нажимал нужные точки тела, через кончики пальцев вливал свою жизненную силу. Все же, «секрет сервис» не мешало бы освоить йогическую подготовку агентов, наш Орден в этом изрядно выигрывает…
Я похлопал по зарозовевшим щекам; Питер простонал что-то неразборчивое и полез к себе за пазуху. Глупость какая, думал я, стоя над ним, — сейчас пристрелю упрямого дурака, и кончено…
— Ка… — Питер справился с непослушными губами: — «Канадиэн клаб», двенадцатилетний… Изо всех сил держался, ей-Богу, чтобы не выжрать в этом чертовом бункере!..
Я помог ему отвинтить пробку. Основательно приложившись, Баллард протянул флягу мне: «Хлебните-ка, не отрава!» Да, это было непохоже на тягучие, чувственно-сладкие вина Агарти. Забористое, припахивающее чем-то деревенским питье…
— В память одной хорошей девушки, — сказал я и торжественно выпил еще глоток. Баллард принял у меня флягу и, сказав: «Упокой, Господи, ее душу!» — надолго прильнул к горлышку…
Полдень застал нас в сухом ложе потока, у подножия страшной белой стены, что так дорого стоила нам с Ханной по пути в Убежище. Маршрут, указанный иерофантом, был короче и легче, да и Питер, опытный альпинист, вправду оказался прекрасным партнером в связке — но ладони я все равно изодрал, мышцы ломило от многочасового напряжения; казалось, я насквозь проледенел близостью люто холодных масс… В нижней части склона я сорвался, — костыль вылетел из ненадежной лунки, — скользил беспомощно по выпуклому зеркалу, покуда не остановила меня веревка, крепко схваченная Баллардом. С той поры часто возвращалась нервная дрожь.
Натаскав скудного хворосту, мы развели костришко в русле и по-братски грелись около огня. Взад-вперед ходила заветная фляга. Скоро обсыпанная медными крапинками физиономия Балларда показалась мне совсем родной. Вздыбленные трещиноватые утесы, окружавшие нас, за ними — четко разделенные пространством цепи гор, все более воздушно-голубые по мере удаления, затем синие, лиловые, — даже этот мир, где не было места человеку, представлялся теперь негрозным, пугающим понарошку, словно декорация.
Мне думалось сразу о многом: и о том, какой отчет дам я в Берлине Старику, — да жив ли он, старый лисовин, или тоже раскусил ампулу? А может, еще выплывет стойкий духом адепт где-нибудь в Южной Америке, куда многие их наших перебираются для основания новых общин Ордена?.. И о ламе Нгорчене вспомнил я, с его юными монахами-смертниками. Добрались ли они до места, успели принять участие в боях за столицу? Если успели, — вряд ли я когда-нибудь увижу Нгорчена и тридцатку злополучных бритоголовых парней… Все это — и моя будущая жизнь — представлялось мне после виски в лихом, задорном колорите… Питера же, наоборот, выпивка сделала наивно-серьезным; он допытывался, как настырный мальчишка, заглядывая мне в самые глаза:
— Скажи мне одну вещь, — только честно, как самому себе; это умрет между нами, слово офицера!
— Умрет, — подтвердил я, вспомнив о пуле, которой суждено было настигнуть Балларда под Анкарой.
— Тогда скажи: что, правда есть эта самая магия? Ну, там, чтобы силой воли управлять другими людьми, и прочее? Они в самом деле такие сильные, эти… черные адепты, белые адепты — как хотят, так и воротят? А мы, и генералы, и разные там политики для них вроде марионеток?..
— Да нет, наверное, — сказал я, к великому облегчению Питера — и к своему собственному, поскольку этот вывод давно просился наружу. —
— Ага! — торжествующе воскликнул Баллард. — Значит, просто наука? Разные там изобретения, и никакого колдовства?..
— Никакого, — подтвердил я, невольно заражаясь его весельем. — И наука их уже не выручает. Не знаю, как там Перевал Майтрейи, но Меру хочет нашими, немецкими руками сломать шею противнику…
— Думаю, белые не лучше, — по некотором размышлении изрек Питер. — Тоже любят туману напускать… Одна школа!
Последние слова рыжего кельта насмешили меня, оба мы хохотали до слез. Совсем разрезвившись, Питер вдруг начал изображать голосом пыхтение паровоза, а кулаками работу поршней; затем он спросил меня, это ли поезд на Чаттанугу — чу, чу?.. Я не сразу смекнул, что он поет песню; но Баллард, вскочив, попытался отбить чечетку на обледенелых камнях. Впрочем, он сразу бросил это занятие, объявив, что ему далеко до каких-то братьев, негритянских мастеров степа…
Я и сам поднялся, разминаясь — и сразу увидел это. Круглая тень быстро скользила вдоль русла от подножия фирнового склона.
Я задрал голову, стремительно трезвея. Черный двояковыпуклый диск на снежном фоне снижался в нашу сторону. Это было волшебно красиво, просто сказочно.
Бешеный бело-фиолетовый луч жиганул в сухое дно, звездами разбрызгав накалившийся щебень. Силы Космоса, — а я любуюсь, в приятном расслаблении от «Канадиэн клаб!» Привычная готовность сработала, поборов алкоголь. Нас с Питером так и раскидало в разные стороны, под прикрытие испятнанных лишайниками глыб. Луч упал ближе, и в сверкании рассыпавшихся искр мне почудился взор синеглазого адепта…
Из засады Питера часто залаял «стэн»: я лишь ухмыльнулся, вновь подивившись кельтской наивности. Через полминуты они прицелятся, как следует, и любовно испепелят нас по одному. Не суждено сбыться предсказаниям Бессмертного: другая часть общины Меру, мрачные и неукротимые фанатики, оказались сильнее…
Но что это? Движение в воздухе навстречу диску-убийце; светлый отблеск падает на гальку в русле… Отерев с лица ледяную крошку, я помимо воли, точно влекомый магнитом, поднимаюсь на ноги. Встает из своего укрытия и Питер. Страх уходит! Повторяя изгибы ущелья, от дальних отрогов плывут к нам два серебристых шара. Первый уже совсем близко. Странно легкий при всей своей массивности, без иллюминаторов, без единого шва или выступа — он кажется чуть нерезким, расплывающимся… полуреальная, полувоображаемая сфера!
И — не пытаясь больше стрелять, пятится, взмывает по касательной к обрыву черный, будто из смолы вылитый корабль Меру. Перевалил край стены… исчез. Тишина, небесное сияние, беззвучная музыка серебристых парящих сфер.
Эпилог
Южная Америка, 1963 год
— Это за ним, — сказал Шульте, поудобнее устроив ствол «спрингфилда» в развилке папоротника. — Сейчас будет коррида.
За поворотом кофейно-мутной реки, словно курица мрачно кудахтала, перепархивая в гигантских кронах сейб и копайфер. Надо думать, и человек на катере услышал этот звук: стоя посреди палубы, задрав голову, мужчина держал руку в кармане джинсов.