Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
Одновременно в начале 1811 г. Александру I были предложены первые планы боевых действий. Самым обстоятельным и законченным являлся план генерала Беннигсена, представленный царю в феврале 1811 г. Этот план предполагал вторжение в герцогство Варшавское и разгром польской армии. Беннигсен отмечает: «Наиболее полезно овладеть Варшавою (коей потеря поразила бы и обезоружила часть поляков, неблагорасположенных к России)». Далее генерал пишет: «Наша армия, решая судьбу войск польских, кои бы нас ненадолго задержали, продвинулась бы к границам Шлезии (Силезии)». Это важно, по мысли Беннигсена, хотя бы потому, что «одною наступательною войной возможно нам короля прусского приклонить на нашу сторону… прибавим к сему, что, оставаясь в оборонительном положении, дадим мы полякам увеличить их войска, между тем как наступательными действиями если не успеем мы истребить или рассеять польской армии, то, по крайней мере, уменьшим её гораздо, — обезоружа оною хоть частью».
Генерал прекрасно понимает, что война предпринимается вовсе не для того, чтобы спастись от нашествия Наполеона. Он пишет: «…Власть Наполеона никогда менее не была опасна для России (!), как в сие время, в которое он ведёт несчастную войну в Гишпании и озабочен охранением большого пространства берегов, на что потребно ему употребить сильныя армии» [39] .
В столь же недвусмысленном тоне составлен и другой документ, направленный Александру I. Это «Политический мемуар» одного из его советников, некоего Д’Аллонвиля. Здесь прямо говорилось, что необходимо «…начать наступление, вторгнувшись в герцогство Варшавское, войдя по возможности в Силезию, и вместе с Пруссией занять линию Одера, чтобы заставить выступить германских князей и возбудить восстание на севере Германии. 2. расформировать польское правительство, рассеять его вооруженные силы… и безжалостно разорить герцогство (!), если придётся его оставить… 9. нападать только с подавляющим превосходством сил и выгодой ситуации… Нельзя терять из виду, что человек, с которым мы воюем, соединил силы старой Франции с завоеваниями новой Франции и силами организованного якобинизма, который составляет сущность его власти. Мало поэтому поставить препятствие на пути столь большой мощи, но необходимо её уничтожить» [40] .
[39]
Там же, с. 83–93.
[40]
Fabry G. Campagne de Russie. P., 1900–1903, t. 1, p. IV, VII.
Анализируя эти проекты и сопоставляя их с тем, что предлагал Александр Чарторыйскому, можно прийти к однозначному выводу: к концу 1810 — началу 1811 года царь решился на войну с Наполеоном, причём эта война готовилась как наступательная. В разговоре с австрийским посланником Сен-Жюльеном 3 (15) февраля 1811 г. Александр выдаёт свои планы, так как ему очень важно знать, какова будет реакция Австрии на вторжение русских войск в герцогство Варшавское. Австрийский посланник попытался быть максимально дипломатичным и ответил: «Миролюбивая система моего августейшего монарха позволяет предположить, что мы будем придерживаться абсолютной нейтральности, однако я бы попросил Вас не делать никаких выводов, по тому что я сказал, потому как я говорю это от себя лично!..» [41] Более того, в разговоре с Александром Сен-Жюльен сказал: «Сир, позвольте человеку, который не имеет чести находиться на вашей службе, но который испытывает к вам глубокую привязанность… сказать вам, что вы собираетесь начать страшную борьбу, судьба которой окажет решающее влияние на судьбу России и Европы». Сен-Жюльен рассказывает, что царь тотчас схватил его за руку и воскликнул: «Генерал, не говорите „начинаю“, потому что это не я начинаю…» [42]
[41]
Grand Duc Nicolas Mikhailovitch, t. 1, p. 392.
[42]
Ibid, p. 395.
Но начинал именно Александр. Если бы он готовил войска в связи с какой-либо угрозой для России, подлинной или мнимой, ему не надо было бы концентрировать их непосредственно к границам. Как уже отмечалось, Александр знал, что к концу 1810 — началу 1811 года у Наполеона было едва 46 тыс. человек французских войск на территории Германии, да и те находились большей частью в районе Гамбурга. Эти силы никак не могли угрожать безопасности Российской империи с её более чем полумиллионной армией. Для того чтобы создать хоть малейшую угрозу для России, Наполеону необходимо было бы перебросить войска не только с территории Франции, но и из Италии и даже из Испании. Понятно, что в отсутствие современных средств передвижения такая переброска никак не могла бы занять менее 4–5 месяцев.
С учётом того, насколько в русском штабе были осведомлены о действиях французского командования, не приходится сомневаться, что, едва первые колонны тронулись бы с места, об этом тотчас стало бы известно в Петербурге. Даже принимая во внимание, что это «тотчас» означало бы, разумеется, 3–4 недели на доставку курьерами соответствующих донесений, русский штаб имел бы более чем достаточно времени для осуществления выдвижения войск на необходимые оборонительные рубежи.
Любой человек, мало-мальски знающий военное ремесло, понимает, что одно дело, когда воинская часть находится в месте своего постоянного расквартирования, и совсем другое, когда она выдвигается на боевые позиции. Последнее всегда сопряжено с расходами, сложностями логистического характера, дополнительными трудностями для прибывающих пополнений и т. д. Так что без необходимости войска из мест расквартирования никто не снимает.
Сопоставляя политические и военные планы, представленные Александру, его переговоры с Чарторыйским и Сен-Жюльеном, можно убедиться: нет никакого сомнения в том, что царь готовился не к защите рубежей страны, в чём в то время не было ни малейшей необходимости, а занимался мероприятиями по подготовке наступательной войны. Целью этой войны было не просто вторжение в герцогство Варшавское и его разгром. Совершенно очевидно, что подобная война не могла пройти безнаказанно, что Наполеон попытался бы защитить герцогство, подтянув для этого необходимые силы. В любом случае война с ним тогда была бы неизбежна.
Именно поэтому цель военных операций определялась не только как захват Польши, но и выход на линию Одера и вовлечение Пруссии в военный союз с Россией. Разумеется, что всё это предпринималось не для того, чтобы полюбоваться на красивые пейзажи берегов Одера, а предполагало продолжение войны и разгром Наполеона. Д’Аллонвиль прекрасно резюмировал эту необходимость в уже приведённом политическом мемуаре: «Мало поэтому поставить препятствие на пути столь большой мощи, но необходимо её уничтожить».
Действительно, невозможно было бы сокрушить Польшу, организовать выступление Пруссии против Франции, не доведя это дело до логического конца, то есть не добившись полного разгрома наполеоновской империи и вступления в Париж. Таким образом, как бы это ни показалось непривычным, русские войска, сосредотачивавшиеся в районе Гродно и Вильно, Минска и Брест-Литовска, готовились не просто к походу на Варшаву, а ни много ни мало к вступлению в Париж!
Разумеется, после начала войны 1812 г. и вторжения французских войск в русские пределы эти планы мгновенно забылись, однако до этого о них говорили вовсю. Известный польский политический деятель Немцевич в своём написанном летом 1812 г. произведении «Литовские письма» рассказывал о настроениях офицеров русской армии в период накануне войны: «Всю зиму они говорили не об обороне границ, а о преследовании французов за Вислу, Эльбу и за Рейн, и аж до самого Парижа» [43] .
[43]
Niemcewicz J. U. Listy litewskie. Warczawa, 1812, p. 8.
Планы Александра, безусловно, подтверждает миссия Чарторыйского на территории герцогства Варшавского. Как уже отмечалось, царь поручил ему переговорить с самыми главными лицами этого государства и, прежде всего, с князем Юзефом Понятовским. Чарторыйский, пользуясь своими обширными связями, легко получил возможность провести переговоры, но в лице князя Юзефа Понятовского он встретил честного и преданного воина, который поклялся в верности Наполеону и не собирался его предавать. Более того, Понятовский тотчас же направил соответствующие рапорты в Париж. Он был настоящим рыцарем и, пообещав Чарторыйскому, что сохранит их разговор в тайне, не сообщил Наполеону ни о самом разговоре, ни о том, с кем он говорил, зато немедленно доложил всё остальное, что было связано с подготовкой русских войск к вторжению. К этому времени на столе у императора уже была целая куча написанных поляками рапортов, где ему докладывали о готовящемся нападении на герцогство. Впрочем, зная о том, что в интересах поляков столкнуть лбами Россию и Францию, этим сообщениям не очень-то доверяли. Но такого доклада, который Наполеон получил от князя, у него еще не было:
«Варшава 18 февраля 1811 г.
Сир,
Ваше Величество простит меня, если среди Ваших великих дел я привлеку Его внимание к тому, что мне удалось узнать о планах России. Важность этих сведений мне представляется столь серьёзной, а источники, в которых я их нашёл, столь надёжны, что, без сомнения, я оказался бы человеком, нарушающим признательность к Вам, если бы я хоть на секунду промедлил сообщить о них…
Российский император имеет проект объявить себя королём Польши или поставить на этот трон кого-нибудь из тех, кто ему полностью предан. Чтобы узнать о тех препятствиях, которые подобные намерения встретят в герцогстве Варшавском, умелые агенты посланы, чтобы узнать, каков дух и настроение влиятельных особ, будь то среди гражданских лиц, будь то среди военных. Они должны изучить настроение страны и армии, чтобы узнать, можно ли, увлекая людей иллюзиями, направить их с доверием и энтузиазмом в руки той державы, которая обещает полякам их национальное возрождение, их имя и их изначальные границы…
Пруссия должна действовать со всеми своими военными силами. Король, правящий ныне, обязан будет последовать за общим движением. В случае если он будет сопротивляться, его низложат всеобщим восстанием, которое готовится Россией. Первыми военными операциями с её стороны должен стать захват крепостей на линии Одера…
Выполнение этого плана в отношении герцогства Варшавского будет осуществляться значительными силами, которые будут наступать с разных сторон и собираются уже между Ковелем и Гродно среди обширных пинских лесов и болот. Эти войска, составленные большей частью из конницы, должны действовать с большой скоростью. Они должны ворваться внезапно в герцогство, уничтожить слабое сопротивление, которое может оказать армия, рассеянная по большой протяжённости страны и у которой не останется время, чтобы собраться. Затем русские войска должны вступить в Варшаву, где будет объявлено о восстановлении Польши под эгидой России и провозглашён новый монарх…
Я не могу сообщить о способе, с помощью которого я узнал это секретное намерение, но точность сведений, которые я получил, такова, что более невозможно сомневаться. Я гарантирую Вашему Величеству словом чести, что всё то, что я сейчас изложил, действительно занимает в этот момент мысли императора (России)…
Я надеюсь, что нет необходимости говорить Вашему Величеству о духе, который пронизывает нашу армию, о её преданности Франции и её августейшему монарху. Честь является гарантом поведения офицеров…
Настроение жителей герцогства хорошее, и они преданы Вашему Величеству, однако я не скрою, что всеобщим желанием является восстановление Польши, и, если этот результат будет представлен Россией — это будет серьёзный мотив для соблазнения заблуждающихся…
Вот, Сир, состояние дел. Срочность их вынудила меня пренебречь всеми формальностями и обратиться непосредственно к Вам. Простите меня, Сир, за откровенность солдата» [44] .
[44]
Correspondance du Prince Joseph Poniatowski avec la France. Poznan, 1921–1929, t. 3, p. 156–160.