Битва над бездной

Неожиданное включение бортового радио и прозвучавшее вслед за этим предупредительно-вежливое объявление стюардессы о необходимости пассажирам занять свои места, так как самолет приступает к снижению и через тридцать минут произведет посадку в аэропорту Внуково, вернуло Эди к ощущению реальности.

Далеко позади авиалайнера ТУ-134, несущегося к столице великого государства подобно серебряной стреле, выпущенной из лука мифического героя, остались воспоминания о недолгих днях, проведенных в санатории и дома. В иллюминаторе, словно в замедленном кино, проявились бесконечное синее небо и сверкающий неповторимой

«Во как мысли увлекли, что эту красоту не замечал, – удивился Эди, вплотную приблизив лицо к стеклу иллюминатора. – Так и есть, пейзажи крымского моря и впечатления от встреч с друзьями застлали собой простирающуюся за бортом сине-белую вечность», – заключил он, наблюдая за тем, как самолет стал погружаться в молочно-белый океан, пронзая облачную толщу.

Мимо иллюминатора с невероятной скоростью понеслись потоки бело-серой пены, оставляя на стекле еле заметные струйки влаги, которые под натиском воздушных вихрей каждые доли секунды меняли свои конфигурации: то растекались дрожащей рябью, то вновь собирались в какие-то замысловатые фигурки…

Эди заинтригованно смотрел на эту мозаику, пытаясь уловить в ее повторяемости какую-то закономерность, но ничего из этого не получалось: каждый раз струйки вели себя иначе, чем секундой раньше.

«Как бы то ни было, вихрям не удается сорвать их со стекла, – восхитился он. – Вот так и настоящий человек держится за свою землю, не дает унести себя вихрям судьбы в космос людской вселенной, держится, невзирая ни на что. Правда, много делает и такого, чем вольно или невольно разрушает связь с нею, отрываясь от родительского крыльца, а то, случается, и от родины. Ведь не случайно же в народе говорят, что где родился, там и пригодился. Правда, в наше скоротечное время человеку не удается строго следовать этому неписаному правилу. Но следовало бы. Проку от такого человека было б больше, чем от постоянно мечущегося по свету. Да и много глупого он не делал бы, наперед зная, что это станет известно его близким и друзьям, не говоря уж о целом народе. Вот и я сейчас несусь в столицу, когда мог бы побыть рядом с больной матерью, поддержать ее словом и делом, но обстоятельства заставляют. Обстоятельства, вызванные человеком, который предал родину, отказался от связи с отчим домом, поставил под удар безопасность страны, которая переживает очередной непростой этап в своей тысячелетней истории. Непонятно только, почему именно с ней происходят такие сложности. Не потому ли, как говорили классики, что ее правители оторвались от исконно национальных истоков, народной самобытности в угоду не имеющим перспективы на одной шестой части земли утопическим идеям. Очевидно, где-то эти утопии и приживаются, дают ожидаемые всходы. Несомненно, есть страны, где кусок хлеба или дары недр, вернее будет сказать – дары матушки-земли, распределяют между гражданами по совести.

Конечно, российская история, по меткому выражению великого Пушкина, требует особой мысли, другой формулы гармонизации человеческих отношений в смысле устройства своего дома и своей жизни, а не копирования чужого опыта. О-о! О чем это я?! Надо же, в какие дебри занесло. Для обычного подполковника госбезопасности замысловато получается. Но что поделать, если мысли сами по себе возникают и оформляются в невысказанные слова, рвутся наружу, чтобы выстроиться в логический ряд. Думаю, все это из-за желания понять и попытаться объяснить, по крайней мере, хоть себе, что происходит со всеми нами. Ведь в таком же положении находятся и другие мои коллеги, надо полагать, и они задаются теми же вопросами, что и я, но сказать вслух об этом не решаются. И все потому, что нельзя. Вон даже Иванков на последней встрече в сердцах бросил, что перестройщики упрекают Лубянку в медленном восприятии принципов гласности и нового мышления. Он зампред, и то говорит намеками, осторожничает. Знает, наверно, что небезопасно подвергать сомнению решения венценосных особ. Конечно, бузуритовы сразу же попытаются смять таких сомневающихся и выбросить из системы с вытекающими отсюда последствиями. Кто тогда будет защищать страну от внешних врагов и своих доморощенных упырей? Прав Водопьянов, когда говорит, что большинство людей во власти пропитались торгашеской психологией и безразличием к интересам страны. По такому же поводу, кажется, еще в те далекие времена сокрушался и пушкинский старик Державин в стихотворении «Властителям и судиям». Надо бы сегодняшним авторам нового мышления напомнить его слова о том, что «Ваш долг – спасать от бед невинных, Несчастливым подать покров, От сильных защищать бессильных, Исторгнуть бедных из оков. Не внемлют! Видят – и не знают! Покрыты мздою очеса, Злодейства землю потрясают, Неправда зыблет небеса…».

Удивительно, как современно это звучит, особенно притом, что происходит повсеместно в стране. Неужели эти перестройщики не знакомы с послевоенной директивой Совета национальной безопасности США в изложении их бывшего главного разведчика Даллеса об американской доктрине против СССР? Вряд ли, такого просто не должно быть! Хотя, кто его знает, может, им некогда было прочитать этот документ или со временем забыли за высокопарными словесами о достижениях, подвигах и перспективах. В любом случае непонятно, что происходит наверху иерархической лестницы власти. Судя по всему, Иуда больше осведомлен о наших делах, нежели чекисты, а это все оттого, что нам запретили работать по так называемой партийной элите, объяснив это высшими интересами страны и общества. А зря, не рядовые же партийцы… О-о! Тобой, товарищ подполковник, вновь овладели аполитичные мысли, оставь их и думай о поимке шпионов, иначе действительно окажешься в немилости бузуритовых. Не обращай внимания на то, что под видом борьбы с пьянством вырубили все виноградники, из каких-то других соображений оголили прилавки магазинов, и это при забитых всевозможными товарами и продукцией базах и складах…».

Но очередное включение радио и уже требовательный голос стюардессы: «Привести кресла в вертикальное положение и пристегнуться» – вновь вернули его к действительности.

Не успело радио, чвыркнув, умолкнуть, как вдоль рядов грациозно пошли длинноногие девушки в синей униформе, заученными движениями рук захлопывая отсеки для ручной клади, оставленные кем-то открытыми, и проверяя, все ли пассажиры выполнили прозвучавшие по радио требования. Убедившись, что все нормально, девушки, сопровождаемые внимательными взглядами встрепенувшихся мужчин, вернулись на свои места.

Тем временем самолет вырвался из облачного плена и полетел над открывшейся далеко внизу землей. Глазам тут же предстали обширные зеленые массивы лесов, коричневые заплатки полей с вросшими в них разноцветными кирпичиками домов, узкие серые линии дорог, петляющие между поселками, редкие голубые глади озер и синие ленты рек. Еще через какое-то время на горизонте показались дома огромного города – это была Москва…

Во Внуково Эди, как и было условлено, никто из московских коллег не встречал. Отменен был даже ранее обговоренный вариант с «такси» Володи Минайкова, так как с большой долей вероятности допускалось, что люди Моисеенко будут отслеживать его прибытие в столицу прямо с аэропорта. На эту мысль контрразведчиков навел звонок Марка на подставную квартиру Эди в Грозном, чтобы выяснить дату и рейс его прибытия в Москву. Естественно, такая информация тому была дана, но это заставило московских контрразведчиков отказаться также от участия в размещении Эди в гостинице, чтобы исключить случайную утечку информации о чьем-то содействии ему в этом деле. Сочли лишь возможным обеспечить контрнаблюдением, чтобы выявить осуществляющих за ним слежку сотрудников резидентуры противника.

По прибытии в аэропорт из зала ожидания Эди созвонился с Еленой и, дождавшись на стоянке очередного такси, поехал в Кунцево.

«Еще не хватало носиться по ночным гостиницам и уговаривать тамошних несговорчивых администраторов приютить на ночлег, – рассудил Эди, садясь в машину, предварительно положив на заднее сиденье свою походную сумку. – Они же не дадут хорошего номера без брони, конечно, если не предварить просьбу презентом, – улыбнулся он, вспомнив, как устраивался в «Россию» в свой первый приезд из Минска. – К тому же надо прояснить ситуацию с Еленой не у Артема или Володи, а у нее самой, так будет верней. Завтра же можно будет и гостиницей заняться», – заключил он, поудобнее устраиваясь на штурманском месте почти новой ГАЗ-24.

По дороге в город Эди разговорился с таксистом, мужчиной лет тридцати, и рассказал ему о своей проблеме с гостиницей. На что тот заметил:

– Да хоть в цековскую могу за хороший куш.

– Прям уж в цековскую?

– Дорогой товарищ, за деньги сейчас можно хоть в этот самый их Це-Ка пристроить, не то что в гостиницу, – ощерился таксист, бросив на Эди изучающий взгляд, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова на пассажира.

– Туда не надо, а вот если бы завтра в какую-нибудь центральную гостиницу, да и в хороший номер, я кое-что…

– А сколько будет весить твое кое-что? – не дал ему договорить таксист.

– Назовите свою цену, а я посмотрю, осилю или нет, – ответил Эди, улыбнувшись.

– Червонец потянешь?

– Потяну, если будет люкс.

– Так и быть – люкс в «Метрополе» или «России», там у меня все схвачено, так как не впервой такие задачки решать.

– Лучше в «Метрополе», но только завтра.

– А почему не сейчас?

– Обещал другу в Кунцево заехать.

– А-а, знаю я вас, наговорите с короб и в кусты, потом поминай как звали.