Битва президентов
Шрифт:
Корчиньский машинально кивнул, хотя собеседник не мог его видеть. Популярную в Польше аббревиатуру ТКМ придумал он самолично. Расшифровывалась она как «теперь, курва, мы». Это было что-то вроде лозунга победителей, которые, придя к власти, обещают все переделать по-своему и отомстить врагам. Термин не сходил со страниц таких авторитетных газет, как «Речь Посполита» и «Политика», чем Корчиньский очень гордился.
– ТКМ, – пробормотал он, – вот именно. Я согласен участвовать в президентской гонке, Марек. Но публичное заявление об этом делать рановато.
– Правильно, Мирек. Пусть сперва закончится траур.
– Он закончится, – сказал Корчиньский, глаза которого остекленели, словно он видел перед
– Тогда доброй ночи, Мирек, – пожелал Мышкевич.
– Что? Ах да. И тебе доброй ночи, Марек. На днях я с тобой свяжусь. Никуда не отлучайся из Варшавы.
Отключив телефон, Корчиньский подошел к окну, раздвинул шторы и уставился на ночные огни Кракова. Город, который оскорбил память покойного президента, спал как ни в чем не бывало. Брат Стаса Корчиньского долго смотрел на него, а потом подышал на стекло и вывел пальцем три буквы. ТКМ. Еще до того, как они испарились, Мирослав разделся, взбил подушку и юркнул под одеяло. Это была первая ночь после катастрофы, когда он уснул не с несчастным лицом, а со счастливой улыбкой на губах.
3
Первый помощник заместителя директора ФСБ Луконин поднес к губам стакан в серебряном подстаканнике и собрался сделать первый глоток, когда рука его предательски дрогнула. Пришлось поставить стакан на стол, прежде чем внимательно прочитать сообщение. Сделав это не один раз, а трижды, Луконин негромко выругался.
По долгу службы он ежедневно знакомился с милицейскими сводками, отыскивая в них то, что могло заинтересовать Департамент по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом. Прежде чем попасть на стол к Луконину, сводки просеивались в трех отделах, а потом уж он лично выискивал в них те крупицы, на которые следовало обратить внимание начальства. Он привык к этой кропотливой, но необременительной работе, затрачивая на нее по полчаса служебного времени. Происходило это, как правило, утром. Но уже давненько Луконину не доводилось обнаруживать в сводках нечто такое, отчего он не мог сделать глоток чаю.
Приученный не болтать лишнего в кабинете, он ругаться больше не стал, а аккуратно закрыл папку, спрятал ее в стол и некоторое время сидел молча, беззвучно шевеля губами. Сутулый, с покатыми плечами и припущенными вялыми веками, он походил на большую нахохлившуюся птицу, каким-то чудом залетевшую в кабинет на третьем этаже знаменитого здания на Лубянке.
Луконин носил чин генерала и был известен далеко за пределами Главного управления ФСБ. К нему обращались за помощью и банкиры, и руководители крупнейших нефтяных компаний, и политики, и многие другие, никак не афишировавшие свои связи с Лукониным. Его бескровное, невыразительное лицо порой мелькало на телеэкране, где он многословно и невнятно вещал то ли о борьбе с коррупцией, то ли об искоренении терроризма. Но основная его деятельность не ограничивалась рамками служебных полномочий. В девяностые годы, когда, подобно грибам, стали плодиться концерны, корпорации и банки, поднимающиеся на руинах СССР, Луконин помогал бизнесменам проглатывать фирмы конкурентов, захватывать трубопроводы, заводы и нефтехранилища, устранять соперников, добывать компромат и многое другое, в результате чего обогащались и заказчики, и он сам. Имелись в биографии Луконина также эпизоды, которым самое место в обвинительных приговорах, но под судом и следствием он никогда не находился, а уголовные дела против него до сих пор не возбуждались.
Ближайшим его соратником (или подельником, в зависимости от точки зрения) являлся начальник оперативного отдела, носивший громкую фамилию Разин и – исключительно по праздникам – полковничьи погоны. Это был крепкий круглоголовый мужчина сорока пяти лет, которого
– Утро доброе, Алексей Анатольевич, – размеренно произнес он, болтая ложечкой в остывшем чае. – Надо бы нам с вами проехаться кой-куда для проверки оперативной информации. У вас на утро не запланировано ничего важного?
– Никак нет, – четко, по-военному отрапортовал Разин. – Оружие прихватить?
– Это лишнее, – сказал Луконин. – Спускайтесь вниз, Алексей Анатольевич. Поедем на моей машине.
Несколько минут спустя они обменялись рукопожатиями, одновременно распахнули чмокающие дверцы просторного генеральского «Мерседеса» и забрались на задние сиденья. Водитель, спортивного вида молодой человек с обширными залысинами, обернулся и вопросительно посмотрел.
– Четвертый маршрут, – молвил Луконин, погружаясь в глубокое мягкое сиденье.
– Есть, четвертый маршрут, товарищ генерал.
«Мерседес» тронулся с места и влился в шумный уличный поток. Из салона, пахнущего кожей и дорогим одеколоном, Москва выглядела нереальной, как фильм, прокручивающийся исключительно для пассажиров. Они не ехали, а рывками переносились с перекрестка на перекресток, где вновь застревали между автомобилями.
Наконец «Мерседес» вырвался из пробок на простор набережной. Ветер гнал по свинцовой глади Москвы-реки рябь, она ничего не отражала, а пароходики на ней казались ненастоящими и лишними.
Добежав до середины Крымского моста, «Мерседес» остановился. Луконин, не сделав приглашающего жеста, выбрался из салона, и Разин безропотно последовал за ним. Колоссальное сооружение моста слегка подрагивало под их ногами, а синусоиды тросов еле слышно вибрировали, подобно до предела натянутым струнам рояля. Здесь, на виду у проносящихся машин, генерал и полковник могли спокойно говорить о чем угодно, не опасаясь прослушивания. Они всегда выбирались на оперативный простор, когда требовалось обсудить нечто важное, и Разин понимал, что им предстоит не просто дышать относительно свежим воздухом. Тем не менее его ввел в заблуждение обманчиво-расслабленный голос генерала.
– Красота, – протянул тот. – Жаль, что нечасто удается вырваться на природу. А что, если я приглашу тебя на рыбалку, Алеша?
– Сейчас? – изумился Разин, сделавшись еще больше похожим на филина.
Отставной прапорщик Барвин, едва не задохнувшийся в душегубке, и многие другие, знавшие этого человека под оперативным псевдонимом Иван Иваныч, вряд ли опознали бы его здесь, посреди Москвы, без фальшивых усов, затемненных очков и в деловом костюме цвета мокрого асфальта. И все же это был тот самый человек. Полковник ФСБ Разин Алексей Анатольевич. Глядя на генерала, он лихорадочно соображал, что означает это неожиданное приглашение.
– Сейчас, – подтвердил Луконин, непринужденно опираясь на перила. – Махнем куда-нибудь подальше от столицы, закинем удочки, откроем пивко. А обратно я вернусь один. И хочешь знать, почему? Потому что мои люди утопят тебя, как котенка. Для этого даже необязательно выезжать за черту города. Тебя могут утопить прямо в ванной… или даже в дождевой луже. Как тебе такая перспектива?
– Если от моего мнения что-то зависит, – криво улыбнулся Разин, – то я, пожалуй, отказался бы.
Он умел держать удар и не запаниковал, услышав неприкрытую угрозу. Это Луконину понравилось. Возмущало его иное.