Битва при Кадеше
Шрифт:
— Мои лошади и правда заслуживают твою похвалу. Вот уже много дней я готовлю их к испытанию, которое мы должны будем выдержать вместе.
— Этот отъезд, как жаль… Я недавно узнал один чудесный рецепт. Смешиваю ячменный хлеб с соком фиников, косточки сам вынимаю, и после брожения получаю пиво, возбуждающее аппетит. Я так бы хотел дать вам его попробовать.
— Это старый египетский рецепт, Гомер.
— Приготовленное греческим поэтом, пиво должно обладать изысканным вкусом.
— После моего возвращения выпьем это пиво вместе.
— Несмотря на то, что, старея, я становлюсь сварливым, ненавижу
— Таково и мое намерение. К тому же я очень бы хотел прочесть вашу «Илиаду».
— Мне понадобится еще много лет, прежде чем я смогу смутно разглядеть ее окончание. Вот почему я старею медленно, обманывая время. Вы, Ваше Величество, задержите его в кулаке.
— До свидания, Гомер.
Рамзес взошел на колесницу с впряженными в нее двумя лучшими лошадьми, «Победа в Фивах» и «Довольная богиня Мут». Молодые, сильные, умные, они весело отправлялись навстречу приключению, им не терпелось преодолеть большие расстояния.
Правитель поручил Нефертари заботу о Дозоре, своем псе. Огромный нубийский лев держался справа от колесницы. Необыкновенно сильный и изумительно красивый царь зверей тоже жаждал показать свои способности воина.
Фараон поднял правую руку.
Колесница тронулась, колеса начали вращаться, лев затрусил рядом, приноравливаясь к бегу лошадей. Тысячи пехотинцев, выстроенные в колонны, окруженные конницей, последовали за Рамзесом.
Глава 13
Июньская жара была еще более изнуряющая, чем обычно. Однако египетская армия воспринимала предстоящую войну как загородную прогулку. Путь через северо-восточную часть Дельты был радостным: на полях, казалось, позабыв о нависшей над Египтом угрозе, крестьяне серпами срезали колосья. Легкий ветерок с моря заставлял растения колыхаться, а гладь полей переливаться то зеленью, то золотом. Фараон приказал двигаться ускоренным маршем, но пехотинцы успевали по пути с удовольствием созерцать поля и летающих над ними цапель, пеликанов и розовых фламинго.
Армия останавливалась на отдых в деревнях, где ее хорошо принимали. Соблюдая дисциплину и не нарушая порядка, воины питались свежими овощами и фруктами, разбавляли водой местное винцо, не забыв и о сладком пиве в больших количествах. Как это было не похоже на образ воина, томимого жаждой и голодом, согнувшегося под тяжестью амуниции.
Рамзес взял на себя обязанности главнокомандующего армии, разделенной на четыре соединения, находившихся под защитой богов Ра, Амона, Сета и Птаха, по пять тысяч человек в каждом. К этим двадцати тысячам пехотинцев присоединились воины запаса, часть из которых осталась в Египте, и особый отряд конницы. Таким походным порядком было трудно управлять. Чтобы облегчить управление, царь разбил армию на отряды по двести человек, поставив знаменосца во главе каждого.
Как командир отряда колесниц, так и командиры соединений, писари и начальник интендантов не проявляли никакой инициативы, и как только возникала трудность, шли за советом к Рамзесу. К счастью, Фараон мог рассчитывать на сухие, но точные выступления Аша, уважаемого всеми высшими военачальниками.
Что касается Сетау, то ему понадобилась повозка, чтобы разместить все, что, по его мнению, было необходимо человеку, который отправляется в опасное путешествие на север. В его повозке лежали: пять бронзовых приборов, горшочки с мазями и бальзамами, точильный камень, деревянная расческа, множество дорожных фляг с пресной водой, ножи, топорики, сандалии, циновки, теплая одежда, набедренные повязки, туники, тросточки, несколько десятков сосудов, наполненных оксидом свинца, асфальтом, красной охрой и квасцами, кувшины меда, пакетики с тмином, клещевиной и валерианой. В другой повозке находились лекарства, микстуры и разные снадобья, вверенные на хранение Лотос, жене Сетау и единственной женщине в экспедиции. Так как всем было известно ее умение пользоваться змеями в качестве оружия, никто не приближался к прелестной, обладавшей тонкой и стройной фигурой нубийке.
Сетау носил вокруг шеи колье из пяти долек чеснока, устранявших запахи и защищавших его зубы. Многие воины, зная целебные свойства этого растения, подражали Сетау. По преданию чеснок сохранил молочные зубы юного Гора, прятавшегося со своей матерью в болотах Дельты от гнева Сета, решившего уничтожить сына и преемника Осириса.
Во время первой же остановки Рамзес вместе с Аша и Сетау удалился в свой шатер.
— Серраманна намеревался предать меня, — объявил он.
— Удивительно, — сказал Аша. — Я считаю, что неплохо разбираюсь в людях, и у меня было чувство, что уж этот воин точно будет тебе верен.
— Амени собрал показания и улики против него.
— Странно, — сказал Сетау.
— Ты никогда особенно не любил Серраманна, — напомнил Рамзес.
— Мы с ним повздорили, это правда, но я подверг его испытанию. Этот пират — человек чести, который не бросает слов на ветер. А ведь он дал тебе слово.
— Ты не забыл о доказательствах?
— Амени ошибся.
— Это на него не похоже.
— Каким бы хорошим ни был Амени, он не может быть всегда непогрешимым. Будь уверен, Серраманна не предавал тебя. Просто его убрали, чтобы ослабить твою армию.
— Что ты думаешь об этом, Аша?
— Предположение Сетау не кажется мне бессмысленным.
— Когда будет восстановлен порядок в наших провинциях, — заявил Фараон, — а хетты запросят пощады, мы проясним это дело. Либо Серраманна — предатель, либо кто-то подстроил лживые доказательства. В любом случае я хочу знать всю правду.
— Вот идеал, от которого мне пришлось отказаться, — признался Сетау. — Там, где живут люди, произрастает ложь.
— Мое предназначение в том, чтобы бороться с ней и побеждать, — заявил Рамзес.
— Именно поэтому я тебе не завидую. Змеи, в отличие от людей, не нападают сзади.
— Если только не убегать, — уточнил Аша.
— В этом случае наказание заслуженно.
Рамзес догадывался об ужасном подозрении, возникшем в умах двух его друзей. Они знали, что он испытывал, и готовы были часами спорить, чтобы отогнать предположение: а если сам Амени выдумал эти доказательства? Амени, не терпящий компромиссов и неутомимый работник. Царь доверил ему управление государством, будучи в твердой уверенности, что Амени не предаст. Ни Аша, ни Сетау не осмелились прямо и открыто обвинять его, но Рамзес не имел права закрывать на это глаза.