Битва при Тюренчене
Шрифт:
Битва при Тюренчене.
Аннотация. Да, очередной попаданец…. Обозревая историю нашей многострадальной страны в поисках узлового, переломного момента, принял за таковой мало кому памятное сражение у китайского селения Тюренчен – первое в Русско-Японской войне 1904 г. А ведь оно могло быть решающим и даже последним…
Часть первая. Красноярский дебют
Глава первая. Обретение тела
С недавних пор жизнь геолога Сергея Андреевича Карцева, и так насыщенная на протяжении многих лет событиями и стрессами, усугубилась явной чертовщинкой. Из ночи в ночь он стал видеть один и тот же сон: будто его душа летает вдоль улиц дореволюционного Красноярска, причем полет этот неспешный, с доскональным изучением примечательных учреждений (как снаружи, так и внутри!), а также находящихся в них людей. Слышать
Чертовщинка же заключалась в том, что персонажи учреждений от сна ко сну не желали меняться, демонстрируя к тому же досконально реальное поведение: чиновники губернской управы, например, что-то писали, ходили с написанным к столоначальникам, переговаривались, принимали посетителей, иногда собирались в группки на лестничных площадках, где курили и похохатывали… Арестанты рядом расположенной тюрьмы то говорливо, то немо злобились, а их охранники тоже зло скучали, меряя шагами тюремные коридоры… В сентябрьском парке одни и те же владельцы аттракционов позволяли детям кружиться на каруселях, качаться на «лодочках» и стрелять из «монтекристо», а на скамейках сидели с малыми детьми уже приметные Карцеву нянечки… Знакомы ему также стали продавцы сельтерской воды, мороженого, пирожков, пацан, торгующий газетами возле входа в парк (из газет стало ясно, что идет 1902 год), меняющиеся через день городовые… Пробирался он и в «святая святых», то есть в банки, где узнаваемые бухгалтеры и их помощники выдавали или принимали деньги… Побывал «дух» в нескольких акционерных обществах, мало чем отличимых от банков (денег там, впрочем, не видел), в мужской и женской гимназиях, вполне сходных по усердию учащихся и их учителей, в публичной библиотеке при драмтеатре (немноголюдной) и в самом театре (вот там оживился, так как служители Мельпомены в своем кругу вели себя вольно и даже нелицеприятно), в нескольких богатых домах, потом в домах по скромнее – и в одном из них «застрял».
Впрочем, застрял не в том смысле, что не мог более во сне никуда перемещаться, а в том, что возвращался сюда ежедневно (еженощно?) – хотя сначала и увещевал себя, стыдил, потом бросил. Такая уж тут проживала семья (мать, сын, дочь и кухарка где-то сбоку): прекрасная и несчастная. Вот «душа» и прикипела.
Несчастие этой семьи заключалось в смерти ее главы: опоры и кормильца. Вероятно, он был чиновником, и семье выплачивалась пенсия – но содержать двоих детей и дом на эти деньги вряд ли долго было возможно. Дети же были хоть и великовозрастны (сын лет 19 и дочь 14), но образование еще не завершили. Причем, судя по форменной тужурке сына (пригожего, с упряминкой молодца) был он студентом Горного института! Уже, видимо, бывшим – один курс закончил, а оплатить второй нечем… Дочь же училась в той самой гимназии – «дух» Сергея Андреевича разыскал ее в одном из классов. Екатерина Городецкая (так значилось на ее тетрадях) – прехорошенькая, умненькая, с остатками природной веселости…
Впрочем, дети в большинстве симпатичны – в отличие от многих взрослых. Только мама Сергея (!) и Кати была штучной породы, и взрослость (лет 40?) ей очень шла: статная, с плавными движениями и величавой головой на высокой атласно-белой шее, рожденная повелевать, но и утешать. Как упивался Сергей Андреевич (пользуясь исключительностью своего состояния) совершенной красотой Елены Михайловны (имя и отчество подсмотрел на почтовом бланке), как поражался неизменному благородству ее повседневного поведения (с детьми, на людях, наедине с самой собой!), как стал сопереживать тяготившей ее проблеме: что, что делать? Как строить теперь жизнь – свою и, главное, своих детей? В пылу этих сопереживаний он стал даже негодовать на усопшего Городецкого (поляк, что ли?): как ты мог гикнуться столь несвоевременно, нет, чтобы подождать лет пять, когда сын завершит образование и станет способен обеспечить мать и сестру? Больно видеть все более внятную вертикальную морщинку меж соболиных бровей Елены… Хорошо хоть кухарка от нее не сбежала и продолжает обеспечивать функционирование домашнего хозяйства…
Этот сладко-мучительный сон днем и не думал развеиваться, подобно обычным снам. В результате реальное существование Сергея Андреевича стало обесцениваться. Он ходил в свой Институт земной коры, пытался вникать в интересную ранее работу, но перед его мысленным взором вновь и вновь всплывало лицо почти обожаемой женщины: что, что делать? Как глупо…
Иногда он себя урезонивал: ну все, все, завязывай с этой мистификацией, попробуй не спать (за пультом ноутбука) или наоборот, прими на ночь мощное снотворное. Пробовал, на сутки помогало, но стоило уснуть обычным порядком – сон продолжался.
«Надо бы ей выйти замуж»,– вдруг сообразил он. «Ведь ею многие вполне приличные мужчины интересуются – я замечал, когда сопровождал Елену за покупками или с визитами. Правда, она никому женской приязни не выказывала – я бы заметил. Тьфу ты черт, какая дурь в голову лезет, долой, долой все!»
Но пришел сон, и он вновь устроился на изразцовой печной притолоке в гостиной дома Городецких, где под уютным абажуром с керосиновой лампой расселось коротать досуг все семейство. Карцев сразу приметил, что сегодня Елена Михайловна радостно оживлена. Вот она обратилась с каким-то сообщением к сыну, Сергей тоже встрепенулся, потом что-то уточнил и лицо его подувяло. Впрочем, он продолжил кивать матери и даже погладил ее руку. Катя же вдруг облегченно рассмеялась и стала что-то рассказывать маменьке, почти взахлеб. При этом она уморительно строила рожицы, изображая в лицах учителей (?), гимназических служителей (?), подруг и, видимо, кошку. Быстро веселье охватило всех, даже серьезного братца. Вот и он, в свою очередь, вызвал улыбки какой-то своей историей, в завершение которой достал из кармана тужурки потертый томик, раскрыл его на середине и стал читать вслух, все более улыбаясь. «Дух» Сергея Андреича подлетел, любопытствуя, зацепил взглядом «Джордж, Гаррис», потом «Монморанси» и отлетел назад, где предался уже излюбленному занятию: вглядываться в черты и мимику госпожи Городецкой.
В следующем сне он последовал за Еленой Михайловной и Сергеем в губернскую управу, где весьма представительный чиновник сначала покровительственно беседовал с вдовой, периодически окидывая ее стати влажноватым взглядом, затем коротко переговорил с соискателем «места» и, вызвав колокольцем подчиненного, отправил с ним Сергея. Елена Михайловна тоже было поднялась со стула, но «важняк» ухватил ее за обтянутую перчаткой руку и стал с нажимом что-то говорить. Дама слушала его с напряженной улыбкой, деликатно пытаясь высвободить запястье – мужик не отдавал. Вот он заговорил еще более напористо, сопровождая речь длинными взглядами в очи прекрасной Елены, вдруг склонился к ее руке и стал быстро целовать. Одновременно его правая рука («Вот, шакал!» – беспомощно заметался дух Карцева) ухватила женскую талию…
Неожиданно гибким движением Елена выскользнула из дерзких рук и, коротко всплеснув ладошкой, хлестнула по чиновной щеке. «Важняк» остолбенел, а Городецкая вдруг ему улыбнулась, примирительно взялась за рукав и стала что-то мягко втолковывать. «Ай да Елена Михайловна! – восхитился Карцев. – Ай да молодец!». Через пару минут «важняк» совсем успокоился и принял виноватый вид. Городецкая тотчас двинулась к двери, но на выходе обернулась и, подняв руку, пошевелила пальчиками. Карцев же задержался в кабинете, отслеживая реакцию чиновного хама, которая оказалась вполне ожидаемой: «важняк» сначала явно выругался, посидел в кресле, переживая, затем вызвал того же чиновника и сделал краткое распоряжение. После чего достал из обширного стола папку с документами и стал ее проглядывать. Тогда Карцев двинулся на поиски Городецких.
Елену Михайловну он обнаружил идущей в одиночестве в сторону дома, а Сергея (после стремительных и долгих поисков) – подходящим к зданию городского архива. В последующее время Карцев наблюдал, как Сергей передает заведующему архивом бумагу из управы, выслушивает его наставления и устраивается на рабочем месте: в отделе учета документов Енисейского горного округа! Довелось ему также увидеть приезд в коляске уже знакомого порученца «важняка», после разговора с которым заведующий подошел к новому сотруднику и с извинительной мимикой внес какие-то коррективы. Тот слегка кивнул и заметно покраснел.
«Срезал зарплату, сука! – предположил Карцев. – Давит Елене на психику, тварь…»
Вечером, в доме Городецких, наблюдая драматичный диалог сына и матери, вялый семейный ужин (который Катя напрасно пыталась оживить) и необычно раннее уединение по комнатам, Карцев вновь задался мыслью: чем он мог бы помочь семье? Вот если б он мог подсказывать Сергею что-то по ходу его работы… Уж что-что, а в делах Енисейского горного округа геолог Карцев с высоты 21 века мог бы навести шороху…
Вдруг дерзкая мысль его озарила: «Я ведь могу перемещаться, куда захочу… Что если забраться Сергею в голову? Дурь, конечно, но это же сон, а во сне многое можно, что в реале невозможно…» И он юркнул в микроскопическую щель нужной комнаты, оглядел лежащего с подъятыми за голову руками юношу и с ходу проник в уши, глаза и ноздри реципиента, впитываясь и впитываясь во все поры, ткани и кровь… Масса новых, совершенно экзотических и, в целом, неприятных впечатлений оглушила его, вытеснила все собственные мысли, преобразовала в стремительное мельтешение чуждых образов… Вдруг все как-то «устаканилось», мир вновь стал ему виден и понятен, хоть и в необычном ракурсе.